Чарльз Сноу - Коридоры власти

Луфкин обратился ко всем гостям сразу, сообщил, что к квартире его присоединено еще несколько комнат. И распорядился распахнуть дверь. Нам предстала темная анфилада.

— Я подумал, пригодятся, — пояснил Луфкин.

Луфкин по природе аскет. На себя тратит минимум; пусть доходы у него огромные, сам он честен до мелочности, полулегальные способы уклонения от налогов никогда не использовал, поэтому состояния, соразмерного доходам, не нажил. С другой стороны, словно в качестве компенсации, Луфкин требует от своей фирмы всех ему претящих излишеств. Квартира, например, и так для него велика, а он добился, чтобы ее площадь удвоили. Вытребовал финансирование своих званых ужинов, тянущих скорее на дворцовые приемы. Вместо одного автомобиля имеет не менее полудюжины.

И даже здесь способности Луфкину не изменяют.

— Разумеется, я не рассматриваю эту квартиру как свою собственность, — пояснил он тоном человека априори непогрешимого.

Гости закивали согласно и в унисон.

— Я рассматриваю эту квартиру как собственность компании. Я не устаю повторять это своим подчиненным. Они все могут пользоваться этой собственностью.

Будь мы с Луфкином наедине (а я-то знаю его куда дольше, чем остальные присутствующие), я бы не удержался, проанализировал бы сию загадочную сентенцию. Интересно, как бы Луфкин отреагировал, если бы «подчиненный» поймал его на слове — и зарезервировал квартирку на выходные?

— Мои личные нужды, — продолжал Луфкин, — крайне просты. Я удовлетворился бы комнаткой с газовой плиткой.

Самое досадное, что так оно и есть.

Луфкину хватило бы и пары тостов с маслом — гостей его ждал роскошный ужин. Столовая, благодаря очередному необъяснимому распоряжению, была освещена даже чересчур ярко и вообще являлась единственной уютной комнатой. Над нашими головами полыхали люстры. Стол изобиловал живыми цветами. Бокалы, фужеры и рюмки стояли рядами, свет вспыхивал в них с ритмичной очередностью, будто они непрестанно рассчитывались на «первый-второй».

С хозяйского места Луфкин, всегда ограничивающийся одним бокалом виски с содовой, не без удовольствия наблюдал, как льются рекою херес, рейнвейн, кларет и шампанское. Худощавый, моложавый, коротко стриженный и до сих пор не поседевший, он вел себя как зритель и одновременно режиссер хорошо поставленного действа под названием «ужин». Речами себя не утруждал — правда, время от времени обращался к моей Маргарет бесцеремонно и в то же время заговорщицки. Он всегда любил женское общество. Львиную долю времени Луфкин проводит в обществе мужском, но, поскольку сам он строптив, с мужчинами ему неуютно. Уже подали вторую перемену блюд, когда Луфкин дозрел до обращения к гостям. Собрат-магнат помянул Роджера Квейфа и законопроект. Министры напряглись лицами, стали слушать; я тоже слушал. Луфкин ел фазана; не доев на три четверти, давно положил нож и вилку, откинулся на стуле — и вдруг вступил в разговор.

Резким, металлическим своим голосом он спросил:

— Что-что вы там говорили?

— Я говорил, наши деловые круги недовольны грядущими переменами в долгосрочной перспективе.

— Что конкретно им известно? — с презрением продолжал Луфкин.

— Есть мнение, что Квейф угробит авиационную промышленность.

— Бред, — отрезал Луфкин. Поймал мой взгляд.

До такой степени даже Луфкин без веских причин не грубит. Закралось подозрение, что мы нынче не просто так званы.

— Мнение ни на чем не основано, — произнес Луфкин тоном, приберегаемым для последнего слова. Но все-таки снизошел до объяснений. — Не важно, что произойдет — останется Квейф или будет смещен, останетесь ли вы, джентльмены, — Луфкин усмехнулся в сторону министров, — или вас на следующих выборах вышвырнут, — в этой стране места хватит максимум для двух предприятий авиационной промышленности. И весьма велика вероятность, что названная мною цифра завышена на пятьдесят процентов.

— Вы имеете в виду, в игре должно остаться только ваше предприятие? — блеснул интуицией собрат-магнат.

Никто менее Луфкина не боится предвзятых суждений, никто не спит спокойнее под сенью монопольного договора, никто столь решительно не отметает вопроса о совпадении собственных интересов с интересами государственными.

— Эффективное предприятие, — сообщил Луфкин, — должно быть готово пользоваться любой возможностью. Мое предприятие всегда готово.

Прозвучало как намек. Луфкин снова, ни на кого конкретно не глядя, умудрился встретиться со мной глазами.