Чарльз Сноу - Коридоры власти

— Козни строите? — обратилась она ко мне. Со мной Ирэн всю жизнь ведет себя почти как с Мартином — верно, решила, раз одного брата знает, то и другой как на ладони, и вообще мы оба далеко не такие уравновешенные, какими кажемся.

— До козней пока не дошло, — скокетничал и я.

За чаем, только чтобы оттянуть исполнение своей миссии, я спросил Фрэнсиса о Пенелопе.

— Как раз на днях письмо от нее пришло, — вздрогнул Фрэнсис.

— И чем она занимается?

— Это я и сам хотел бы знать.

Вид у Фрэнсиса был смущенный.

— Ну а что она пишет? — вмешалась Ирэн.

— Право, я в полной растерянности, — сказал Фрэнсис.

Оглядел нас по очереди, подумал.

— Сейчас прочту. Сами судите.

Достал из кармана конверт, очки (у Фрэнсиса дальнозоркость) и начал читать. Он читал так, будто письмо написано как минимум по-этрусски, то есть современной науке известны лишь некоторые слова:

Пожалуйста, будь спок. Я совершенно довольна, совершенно счастлива. Тружусь как пчелка, и с Артом все замечательно, правда, планов мы не строим, но, может, он приедет со мной летом — он пока не решил. Пусть наши отношения тебя не беспокоят, нам просто хорошо вместе, мы не заморачиваемся насчет свадьбы, так что хватит меня допрашивать. По-моему, вы с мамой помешаны на моей чести.

Я тут познакомилась с отличным парнем, Брюстером (это имя, а не фамилия!), он ужасно танцует, но ведь и я ужасно танцую, так что это удобно. У его отца три ночных клуба в Рено, но Арту я об этом ни словечка!!! В любом случае это несерьезно, просто развлечение. Может быть, в выходные поеду к родителям Арта, если денег заработаю. Мне иногда хочется самой за себя платить.

Вот пока и все. Брю уже дымится, так сердит (а мне-то что!), потому что он вторым рядом запарковался, и если я сейчас же не закруглюсь, его оштрафуют. Поэтому закругляюсь.

Люблю вас всех очень-очень сильно.

— Делайте выводы. — Фрэнсис снял очки. И неожиданно истерично выкрикнул: — Вот что это, что это за «будь спок» такой?

Будто Пенни только этим «споком» и провинилась.

Мы не знали, куда глаза девать.

— Ну, что посоветуете? Какие санкции наложить?

— Можно перестать ее финансировать, — предложил практичный Мартин.

— Пожалуй, — неопределенно отозвался Фрэнсис и надолго замолчал. — Только мне бы не хотелось.

— Напрасно вы волнуетесь! — воскликнула Ирэн и рассмеялась звонко, почти радостно.

— Вы полагаете?

— Полагаю.

— На основании чего? — В глазах Фрэнсиса мелькнула надежда.

— На основании того, что я в двадцать лет могла бы точно такое письмо написать.

— Неужели? — Фрэнсис смотрел недоверчиво. Ирэн добродушная, она утешить хотела. Не сработало: Ирэн в юности явно не тянет на образчик поведения для любимой дочери.

Я дождался, пока Ирэн выйдет, и заговорил наконец о деле. Просьба моя была предельно проста.

У Квейфа шансы — пятьдесят на пятьдесят. То есть любая мелочь создаст перевес. Не могли бы Мартин и Фрэнсис организовать какую-никакую поддержку со стороны ученых — не тех, кого в таких случаях привлекают, всяких сторонников Пагуошского движения [17] Движение ученых, выступающих за мир, международную безопасность, против ядерной угрозы. Зародилось в 1955 г. по инициативе одиннадцати ученых с мировым именем, в т. ч. А. Эйнштейна, Ф. Жолио-Кюри и др. Движение получило название по местечку Пагуош (Канада), где с 7 по 10 июля 1957 г. состоялась первая встреча ученых. , которые от Броджински открещиваются, а от людей вроде непричастных? Например, нелишней была бы речь-другая в палате лордов или письмо в «Таймс», подписанное уважаемыми учеными. Короче, любое проявление одобрения Роджера обернется для него дополнительным «за».

Я еще не закончил излагать свою просьбу, как снова появилась Ирэн, с загадочным видом и с извинениями.

— Льюис, — сказала она, — тебя к телефону. Это межгород.

Проклиная звонившего, я прошел в комнатенку под лестницей. Голос был мне незнаком, имя ничего не говорило. Мы встречались в «Зяблике», продолжал голос. Мало ли с кем я встречался в «Зяблике»; мало ли «Зябликов». На Фулхем-роуд, нетерпеливо пояснили в трубке. Меня дома не нашли, вот узнали телефон в Кембридже. На меня последняя надежда. Старину Рональда Порсона вчера вечером арестовали. За что? За домогательства в общественном туалете.

Первое мое чувство — слепое, без примесей, раздражение; второе — укол жалости; наконец, невыносимая, сосущая жалость. Но больше всего — досада на невозможность вымарать прошлые связи, на их свойство обрастать подробностями, обязанностями, посредниками. Я забормотал что-то маловразумительное, но в трубке, видимо, были к этому готовы.