Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник

Он поглядел на скульптуру с гордостью коллекционера.

— Это моя последняя находка, — сказал он. — Вещь великолепная. Она мне досталась почти даром, пятьсот новых франков, представляешь?

— Что ты имел в виду в точности, говоря о различиях между этим скульптором и космонавтом?

— Я хотел сказать, что человеческий род подходит сейчас к высшей точке в своей эволюции. И это на наших глазах! А ведь когда какой-нибудь вид достигает своей высшей точки, он либо вдруг вымирает, либо меняет, так сказать, свой биологический статут. Но мы не вымираем. Значит, нас ждет мутационный скачок. Рождается другой Человек. Человек, который, возможно, покинет землю и акклиматизируется на других планетах. Все это произойдет, конечно, не завтра, но мы уже свидетели первых шагов… Человечество все больше приближается к последнему этапу. Ладно, тебе это ничего не говорит, но имеешь ли ты хоть смутное представление о том, что сейчас происходит в науке? Вот возьмем хотя бы в качестве примера область, которую я хорошо знаю по долгу службы. Известно ли тебе, что компьютер стал применяться на практике при обучении. В наши дни во Франции в некоторых экспериментальных школах дети учат все в три-пять раз быстрее, чем в школах обычных. Именно благодаря компьютеру. Система информации вошла в их жизнь, в их образ мышления. Есть все основания думать, что наши внуки и правнуки будут в двенадцать лет обладать интеллектом и знаниями Эйнштейна. Для них теория относительности будет так же проста, как для нас уравнение с двумя неизвестными.

— И это тебя радует?

— Я тебе уже говорил, — продолжал Юбер, не обращая внимания на эту реплику, — что между синантропом и кхмерским мастером меньшая разница, чем между этим мастером и космонавтом. Так вот, знаешь, что теперь можно сказать? Космонавт — это антропоид завтрашнего человечества.

— Но как, по-твоему, эта… — начал было Марсиаль.

— Дух захватывает, не правда ли? — заключил Юбер.

— Но как, по-твоему, эта идея…

— Великолепный образ. Космонавт в роли антропоида!.. Какие открываются перспективы!

— Но как…

— Мы живем в потрясающую эпоху!

— Но как, по-твоему, — сказал Марсиаль громовым голосом (и даже побагровел), — как может эта идея меня примирить с неизбежностью смерти? Какое здесь утешение?

Юбер вздохнул и развел руками в знак полной безнадежности.

— А ты все об одном и том же! — воскликнул он. — О своей жалкой жизни!

— Да пойми ты, у меня только и есть, что моя жалкая жизнь. Все остальное… — Он махнул рукой. — Уверяю тебя, мысль о том, что я антропоид или примат будущего человечества, не может меня утешить! Выходит, я не только должен умереть, глупо умереть, так и не узнав, зачем жил, но еще должен радоваться тому, что люди будущего, когда они вспомнят обо мне или станут рассказывать про меня своим детям, представят и опишут меня как законченного идиота. И самым смешным им покажется то, что этот несчастный тупица, недалеко ушедший от лягушки, еще смел считать себя венцом творения, созданным по образу и подобию божьему…

Юбер, улыбаясь, поднял руку в знак протеста, но Марсиаль не дал себя перебить. Он почувствовал себя снова на коне, сам ринулся в бой, и ничто теперь не могло его остановить.

— И не строй себе иллюзий, — продолжал он с видом обвинителя. — Мы с тобой одним миром мазаны. Эти господа будущего будут смотреть на нас словно бы с Сириуса. Для них мы с тобой сольемся, будем одинаково ничтожны… Может, тебя это и примиряет с тем, что ты смертен, а вот меня ничуть! Что касается детей с мозгом Эйнштейна, то это тоже не очень-то весело. Уже наши собственные дети, которые отнюдь не Эйнштейны, чересчур склонны относиться к нам, родителям, как к приматам. Они с нами совсем не считаются. Конечно, они нас любят, в это я еще готов верить, но так, как прежде любили свою старую няньку — с чувством превосходства… Они даже себе равных в нас не видят. И представляю себе, лет через двадцать я и мой внук, этот малолетний Эйнштейн… Кем я буду в его глазах? Экспонатом палеонтологического музея! Впрочем, эти маленькие Эйнштейны, скорее всего, окажутся чудовищами. Но даже если предположить, что завтрашнее Человечество будет чуть ли не святым от избытка интеллекта и мудрости, вся эта роскошная перспектива ровным счетом ничего не меняет в моих проблемах. К тому же сама эта перспектива в любом случае кажется мне весьма зловещей: планета асептизированных технократов, какой кошмар!

И так как Юбер открыл рот, чтобы ответить, Марсиаль, смерив его недобрым взглядом, влепил ему, словно пощечину, такую фразу: