Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник

— Ну и видик же у вас! — сказала мадемуазель Ангульван. — Что-нибудь случилось?

Он мрачно поглядел на нее и тут же почувствовал к ней ненависть. Она была молодой, она жила в вечности. Он сел и открыл папку, лежащую на столе.

— Что ж, даже «здравствуйте» здесь уже не говорят? Видно, встали не с той ноги…

— Добрый день, — сказал он сухо.

— Добрый день, — ответила мадемуазель Ангульван тем же тоном.

Марсиаль искал, что бы ей сказать понеприятнее, и тут же нашел.

— Ну и ерунду же мы смотрели вчера по вашему совету, — сказал он, метнув на нее гневный взгляд. — Никогда больше не буду советоваться с вами насчет фильмов.

— О каком это фильме вы говорите? — спросила она, подняв брови.

— О фильме, действие которого происходит в Межеве и где жена знаменитого журналиста кончает самоубийством, потому что ее муженек закрутил роман с одной юной красоткой. Забыл название.

— И вам не понравилось?

— Конечно, нет!

— Но ведь то, что вам этот фильм не понравился, еще не значит, что он плохой, — заносчиво возразила мадемуазель Ангульван.

— Но и то, что он вам понравился, тоже еще не значит, что он хороший.

— Я могу сослаться на ряд статей ведущих критиков.

— И это тоже ничего не доказывает. Не следует составлять себе мнение по газетным отзывам. И раз у вас нет собственного мнения, лучше вообще не высказываться ни о фильмах, ни о чем-либо другом.

Мадемуазель Ангульван была, казалось, ошарашена его словами. Потом нашлась:

— Что это вы так озверели сегодня? Сырым мясом завтракали? Неужели у вас такое дурное настроение из-за этой картины?

Он пожал плечами, не удостоив ее ответа.

— Мы можем, — продолжала мадемуазель Ангульван, — еще поспорить о фильме.

— Но только, прошу вас, не в рабочее время. В полдень в ресторане, сколько вам будет угодно. Дайте мне, пожалуйста, папку фирмы «Гурмон».

Она встала, выдвинула ящик картотеки, вытащила пухлую папку и чуть ли не швырнула ее на стол Марсиалю.

— Вот, — сказала она.

Они обменялись ледяными взглядами, словно двое убийц, готовых задушить друг друга; потом она села на свое место и неторопливо закурила. Она затянулась и с чуть слышным придыхом выпустила струйку дыма. Глаза ее горели.

«Если она будет продолжать в этом духе, выставлю ее в два счета», — подумал он.

Утро тянулось бесконечно долго. Часов в одиннадцать он попросил, сам не зная толком зачем, найти ему номер телефона министерства, где работал Юбер. Ему необходимо было сегодня же, без промедления, увидеть его. Юбер, что и говорить, зануда, подумал Марсиаль, но он все же принадлежал к роду человеческому или, вернее, к его мужской половине (в данный момент Марсиаль не принимал в расчет женщин, они были всего лишь неизбежным злом) и, наверное, думал над кое-какими вопросами, и ему можно было, несмотря на все, довериться. Марсиаль испытал острую потребность рассказать кому-нибудь об охватившей его вдруг тревоге, сличить свои новые ощущения с переживаниями человека, дальше его продвинувшегося по стезе страданий (Юбер ему всегда представлялся куда старше его самого, хотя разница в возрасте у них была всего в какие-нибудь полгода) и, возможно, нашедшего какое-то утешение.

Он снял трубку:

— Алло, это говорит Марсиаль… Как ты поживаешь?

— Да… Прекрасно… — В голосе Юбера звучало легкое недоумение. Ведь свояк никогда ему не звонил. Звонила всегда Дельфина, раз или два в месяц, «чтобы не терять связи». — А ты?

— Я тоже, спасибо. Я хотел бы тебя повидать.

— Меня? Когда?

— Хорошо бы сегодня вечером, — деловым тоном сказал Марсиаль.

— Так срочно?

— Да.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, не волнуйся. В котором часу мы могли бы встретиться?

— Видишь ли, как раз сегодня мне не очень удобно. Мы обедаем в Монфор-Л’Амори. А домой я вернусь в пять…

— Хорошо, тогда я в шесть буду у тебя. Если твой обед назначен на восемь тридцать, мы вполне успеем поговорить.

— Ну, хорошо, — сказал Юбер, не устояв перед решительным тоном Марсиаля.

После этого Марсиаль сразу почувствовал себя лучше: он говорил как хозяин, подчинял людей своей воле. Он был в отличной форме. «В полном расцвете сил», — подумал он и несколько раз повторил про себя эти слова, словно заклинание. До полудня он с важным видом давал всевозможные распоряжения, но не с присущей ему обычной жизнерадостностью и небрежностью, а с мелочной придирчивостью и сухостью, бесившей его коллег и подчиненных. За спиной Марсиаля начали роптать.