Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Тот же импульс, что побуждал дворянина — невольника чести! — послать картель или поднять брошенную ему перчатку, — тот же самый порыв побуждал мужика взять топор иль дубину.

Будь у нас время и место, мы с этого пункта могли бы развить ещё одну тему: дуэли как бунт одиночек и их место в русской литературе. Ибо дуэль, как и бунт — один из метасюжетов нашей литературы. Вот только самый поверхностный, беглый огляд. Пушкин: дуэли «Онегина», «Выстрела», «Каменного гостя» и «Капитанской дочки». Лермонтов: Печорин убивает Грушницкого, а купец Калашников, в настоящей кулачной дуэли — опричника Кирибеевича. Толстой: Пьер стреляется с Долоховым. Тургенев подводит к барьеру Евгения Базарова и Павла Кирсанова. «Поединок» — едва ли не лучшая вещь Куприна. И даже Чехов — уж от него мало кто ждал сочинения на подобную тему — пишет «Дуэль»!

Не забудем, что тема дуэли трагически прозвучала и в жизни — в поединках закончили свой земной путь два наших гения.

Как дворянин считал, что позор хуже смерти, так и человек из народа, идя бунтовать, сознавал: лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Нельзя забывать вот об этих морально высоких и чистых источниках бунта; это уж дело другое, что к чистой воде первоначального мятежа очень скоро бывают примешаны мутные воды корыстных и властолюбивых расчётов.

Бунт выражает, как это ни странно, стремление к порядку и справедливости — повторим эти важные мысли Камю. Бунт, внося в жизнь отчаянно-дерзкий разрыв и разлад, тем не менее в смутных первоначальных надеждах и в отдалённых своих результатах направлен — к единству народа. Как ни ужасна была пугачёвщина, как ни жесток был «бессмысленный» бунт черни против дворянства — но в результате весь русский народ, от крестьян до вельмож, смог сплотиться в единую силу, которая выстояла и победила в первой Отечественной войне. (См. «Историю Пугачёва»: «Нет худа без добра: Пугачёвский бунт доказал правительству необходимость многих перемен, и в 1775 году последовало новое учреждение губерниям. Государственная власть была сосредоточена; губернии, слишком пространные, разделились; сообщение всех частей государства сделалось быстрее, etc».) А разделяло-то апофеоз разрушения, бунт Пугачёва, и 1812 год — апофеоз русской сплочённости, когда на врага «всем народом навалиться хотят», по выражению одного из героев «Войны и мира», — разделяло-то эти события всего только тридцать семь лет!

И еще меньше срок меж другим, величайшим в истории, мятежом, между годом 1917-м, торжеством смуты и разрушения, и явлением той единой России, которая, как один человек, поднялась на вторую Отечественную войну.

Таков парадокс: разрушительный бунт есть движение к единству. Если не видеть в нём этой диалектики и глубины — значит, нам надо поставить крест и на всём русском народе, и на всей нашей горькой истории, которая, прежде всего, есть история бунтов.

Но рассуждая о бунте как о трагическом, парадоксальном пути к единению народа, нам нельзя не вернуться назад — и нельзя ещё раз не открыть «Капитанскую дочку».

Не удержусь, чтоб не привести слова Пришвина: «Моя родина не Елец, где я родился, не Петербург, где наладился жить, — то и другое для меня теперь археология; моя родина, не превзойденная в простой красоте, в сочетавшейся с нею доброте и мудрости, — моя родина — это повесть Пушкина „Капитанская дочка“».

«Капитанская дочка» — завещание Пушкина нам: роман был напечатан в последнем прижизненном номере пушкинского «Современника». Вот если бы — думаешь иногда — освободить наших школьников от всей той учебной трухи, которой забиты их головы, и в последний год обучения обязать их неспешно и вдумчиво, с хорошим учительским комментарием, прочитать и усвоить одну только вещь — «Капитанскую дочку», — то насколько же здравым, глубоким и верным был бы взгляд молодой России на историю и на современность!

«Капитанская дочка» — это, помимо прочего, и роман о единстве народа. Мы уже говорили о том, как семейно-теплы отношения всех персонажей: Пугачёв там «отец», а Екатерина — «матушка»; солдаты — «ребятушки-детушки»; и даже мятежники, вешающие Гринёва, ободряют его фамильярно-семейным напутствием.

Народ как семья и бунт как семейная ссора — одна из опорных, важнейших идей романа. Неизбежное разделение, которое служит, в конечном-то счёте, единству — такая вот диалектика пушкинской мысли подтверждается и историей замысла «Капитанской дочки».