Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 07

Это — гений без гения, но обладающий всеми признаками гениальности и умеющий заставить считать себя гением. Должно быть, это звучит как парадокс, но, к сожалению, он вполне реален, и с ним приходится считаться не только на бумаге».

П. Палиевский справедливо утверждает, что он пришёл из «столь часто поминаемых теперь 20-х годов». Согласимся, хотя в зачаточном состоянии он уже существовал в так поднимаемом сегодня Серебряном веке и даже у больших, но нетерпеливых талантов («Я — гений Игорь Северянин»). Уже тогда болезнь показала первый румянец в «совершенном как будто бескорыстии и терпеливом, ожесточённом ожидании славы».

Гений без гения «требовал ответить всего лишь на один вопрос: гениально ли то, что он делает, а если нет и есть сомнения, пусть ему их изложат и скажут почему». Всё это было как будто неожиданным, но закономерным слиянием массовой культуры с так называемым «авангардом» (ведь крайности сходятся). Результатом этой мутации явилось рождение презирающего «толпу» (с внутренним ожиданием, чтобы она его признала) крайне агрессивного и злобного типа.

«Еще С. Моэм нарисовал в 20-х годах, — продолжает П. Палиевский, — гения, который, как непостижимый тигр, пожирал своих близких и затем уходил, одинокий и непонятый, творить („Луна и шестипенсовик“). Книга была принята совершенно всерьез, хотя ничем, кроме невменяемости героя, не выделялась: ни он не понимает, что с ним такое, ни мы не вправе этого спросить, если не хотим попасть в разряд тупиц; гениален, и всё. Почему-то читатель должен был вместе с авторами этого и других подобных произведений (кстати, очень именитыми) обсуждать другой вопрос — например, следует ли видеть в этом проблему культуры или социальную трагедию.

Или в кино. Разве не глядит на нас оттуда то же лицо, завораживающее как будто и выдающихся режиссеров, например Бергмана, фильм которого так и называется „Лицо“. Линия та же: нам показывают не то, чем же гений гениален, а его ужасные терзания среди почему-то обязанных почитать его „мещан“. Этих несчастных… гений потрошит, как чучела, иногда сарказмами, иногда, если удастся, в прямом смысле. Вам хочется стащить наглеца с экрана; но не тут-то было. Режиссер скорбно-значительно намекает на его глубокое, необъяснимое право, давящий дар, которого гений и сам боится, ничего не может с ним поделать».

Сегодня лишь немногие в атмосфере либерального террорa, лишь опираясь на собственный авторитет, способны поднять голос в защиту подлинного искусства. Так, Илья Глазунов на всю страну заявил о пресловутом «Квадрате» Малевича как об одном из видов мошенничества. Но потоки «истинных ценителей» постмодернизма в многочисленных галереях Европы и США от этого гласа вопиющего в пустыне не иссякают; торжествует «вторая культура», которую на родине воплощают в слове и деле Дмитрий Пригов (который «по количеству выпущенных книг и публикаций приближается к уважаемому Сергею Владимировичу Михалкову», как отмечает в «Литгазете» Г. Красников) и какой-то Лев Рубинштейн; некто Вяч. Курицын в своём сочинении «Русский литературный Пост-Модернизм» легко «спаривает» В. Пелевина и А. Ремизова, В. Курицына и Фёдора Сологуба. И вот закон, открытый П. Палиевским: метод присоединения.

«Ведется, скажем, какой-нибудь список бесспорных имен, — рассуждает он, — и вдруг в конце или как-нибудь в середине являются ещё одно или два. Невзначай, как бы сами собой разумеющиеся, давно, мол, пребывающие в этом ряду. „Все великие новаторы музыкальной мысли, подобные Берлиозу, Вагнеру, Мусоргскому и Шёнбергу…“, или: „в наше время проповедники пошлости уже не решаются открыто выступать против искусства Гольбейна и Рубенса, Рафаэля и Пикассо“, или: „художественный мир Брехта отличен от шекспировского, в нём…“ и пр. Позвольте, откуда Шёнберг, почему Пикассо? А ни почему — просто „тоже“. „Это признаёт весь мир!“»

Кстати, о Пикассо. П. Палиевский приводит забавный случай из записок Стравинского. Когда на швейцарской границе военные власти стали осматривать его багаж, они наткнулись на портрет композитора, исполненный Пикассо. На вопрос, что это, Стравинский ответил, что это его портрет, нарисованный очень известным художником. Но ему не поверили. «Это не портрет, а план», — сказали они. Пришлось бедняге композитору опоздать на поезд, а творение Пикассо переслать через дипломатическую почту. Мещане в военной форме не сумели оценить величие гения.

«Гений, — подытоживает П. Палиевский, — живущий устройством периодических скандалов, протестов, отказов и творящий свои опусы лишь как точки приложения всей этой кутерьмы, так как обычно выясняется, что их никто не читает и для себя не рассматривает, но все попадают в движение спора, этот тип, превративший гениальность из просветляющего начала в общественное амплуа и модель поведения, переживает сейчас кризис. Многолетние приёмы его пообносились и стали чересчур явными, новых пока не удаётся изобрести».