Владимир Масян - Игра в расшибного

— Лучше лишний раз пригнуться, чем единожды по башке получить, — отрубил Кузьмич, и чтобы окончить пустой спор, кликнул Людмилу.

Уже в полной темноте они подошли к берегу. Ориентиром служил голос Володьки:

— Семён Яковлевич за такие слова по шее может накостылять, — хихикая, проговорила Милка.

— Гляди под ноги, здесь проволока, — поддерживал её под руку Костя. — Семён Яковлевич обыкновенный советский еврей. А жиды советскую власть ненавидят.

— Ты сам говорил, что они её устанавливали.

— Правильно, в этом вся и мутотень. Правда, получилось маненько не так, как им хотелось. Русский мужик хоть и крепок задним умом, а постепенно до всего сам допрёт, и никому не удастся его в быдло превратить.

— И откуда ты всё знаешь?

— «Тараса Бульбу» читать надо. Гоголь на тыщу лет вперёд, нас дураков, просветил.

— Я помню: «Нет уз святее товарищества!».

— По-о-мнит она, — фыркнул Котька. — Да эту речь старого Тараса каждый русский должен знать назубок, как раньше знали «Отче наш».

— От брехун, — прыснула Милка и крепче прижалась к Косте. — Вернёшься, я по книжке проверю, как ты знаешь. — И тут же зашептала: — Мне чё сказать тебе сегодня надо.

Карякин остановился:

— Говори, а то вон — лодка-то.

Людмила молчала, опустив голову. Собиралась с духом. Костя, словно чувствуя серьёзность намерений Милки, не торопил её.

— Чего застряли? — крикнули им из гулянки. — Не намилуетесь никак!?

— Идём, — неохотно отозвался Котька. Поощряя Людмилу, он погладил её по волосам, легонько дёрнул за косу. — Чего у тебя стряслось?

— У нас будет ребёнок, — упавшим голосом произнесла Людмила.

— Вот те раз, а я к бабушке собралась! — поначалу растерялся Котька, но волна неизведанных, более, чем радостных чувств, окатила его, и он схватил Милку за руки. — Чего же ты молчала? Это же меняет всё дело.

— Я не понимаю, о чём ты?

— Мне нельзя уезжать. Я не хочу, чтобы мой ребёнок родился без отца.

Его искреннее волнение передалось и ей. Дрожащим голосом она произнесла:

— Это ещё будет не скоро.

— Я не о том. У него должен быть законный отец. Понимаешь? Завтра же понесём заявление в загс. — Он потянул Милку к воде, поближе к лодке. — Вот огорошила! Вот обрадовала!

— Я смотрю, вы не очень-то торопитесь, — вышел им навстречу Вовка.

— А мы вообще никуда не торопимся, — Котька в нескольких словах объяснил ситуацию. — Не гоже мне теперь бегать. Эка силища во мне всклокотала. Перед ребёнком своим не осрамлюсь!

— Да, ребята, с вами не соскучишься, — подошел к ним Валерка. — А может, вы и правы. Чего нам с оглядкой по своей земле ходить. Или мы не русские?!

Он как бы обнял, а на самом деле сгрудил своими ручищами всех троих в кучу и неожиданно предложил:

— Поехали на острова. Разожжём костерок. Дыхнём дымку. Картошечки испечём. Поехали, братцы!

— Я — «за!», а как чета Корякиных? — пытаясь освободиться от лап брательника, пропыхтел Володька.

— А почему — «нет!», — обрадовалась Людмила возможности не расставаться с Костей. Она всё ещё не верила, что судьба уже распорядилась по иному, и никого провожать не надо. — В городе после грозы ночью маята одна. А на воде — терпимо.

— Мы тебе, королева, в гуляне постелим. Выспишься на свежем воздухе! А с утречка ушицы похлебаешь. Уж это я тебе обещаю, — Валерка потихонечку подвигал всех к лодке. — Прошу на борт нашего корабля!

«Надо бы Кузьмича позвать. Что-то на душе за него неспокойно», — подумал Котька, но весело затарахтел мотор, качнулись слани под ногами, и он плюхнулся на скамью рядом с Милкой, которая тут же крепко обхватила его за плечи.

Котька набрал полную грудь воздуха и с явным облегчением шумно выдохнул. «Я же говорил, — решил он, — что-то должно кончиться в моей жизни. А что-то начаться! Как при игре в расшибного: срубил тяжёлой битой кон, а потом не жалей, молоти дальше! Но уж ежели выиграл, второй раз судьбу не испытывай. Жизнь однова, и начинать её с нового листа — пустые хлопоты».

Удивляясь себе, он широко расставил руки и громко запел:

Волга, как умная матушка, смиренно приняла его песню, и слова её удало зазвенели в ночной тишине. И только где-то далеко, множась эхом, они устало шлёпались в воду и тонули в тёмных волнах. Волга забирала то, что принадлежало ей по праву.