Иван Зорин - Зачем Жить, Если Завтра Умирать

(Краем глаза посмотрев на Лецке, Мезряков взял новый лист.)

Кабинет уже наполнил вечер. Посреди бумаг тускло светила настольная лампа.

- Забавный сон, - устало потянулся врач, отложив историю болезни. - Любопытная персонализация зла. И сколько же раз вы убивали Дрына?

Человек в больничном халате проглотил слюну.

- Не считал, много.

- А в себе?

- В себе?

- Ну да.

- Эта мысль мне не приходила.

- Рано или поздно пришла бы. А за ней и суицид. Так что вы вовремя обратились к нам, Агафон Дрын".

Собрав листы в обратном порядке, Мезряков выровнял их, постучав о стол. Лецке посмотрел с удивлением.

- А при чём здесь бездарно проведенная жизнь? Это же рассказ про психопата.

- А кто, по-вашему, мы с вами?

Усмехнувшись, Лецке пожал плечами. Отложив листы, Мезряков обнял его:

- Эх, Антон, не бойтесь быть сумасшедшим. Нормальная психика - это посредственность, серость. Она остается незамеченной, человечество заражают безумцы. Кто Мухаммед, как не экзальтированный параноик? Разве Иисус не мазохист? А Будда не интровертированный шизофреник? К тому же вдвоём сойти с ума не страшно.

- Не страшно, - эхом откликнулся Лецке.

Мужские гениталии некрасивы, женские - безобразны.

В августе Москва пустеет, становясь сносной для проживания. Несмотря на жару, от которой безумеют собаки, несмотря на полуденного беса, который нагоняет бесцельную маету. Мезряков с Лецке спасались от жары в парке. Там все было как всегда в эту пору. Жгучее солнце вспарывало проплывавшие облака. По щекам у старух струился пот, крупные капли которого скапливались в морщинах. Они обмахивались широкими носовыми платками в клетку и время от времени в них сморкались. Дети хныкали, плетясь за матерями, которые тащили их за руку. А у центрального входа бил фонтан, облепленный голыми телами. Мезряков с Лецке тоже загорали, отгородившись от всех зарослями кусачей крапивы где-нибудь на солнечной поляне, отгоняли ветками злых августовских мух, обливаясь потом, пока их не прогоняли вездесущие муравьи.

По вечерам они зачастили к Гнусу. Накурившись травки, продолжали вести одним им понятные разговоры.

- Мы опоздали родиться, - заявил Мезряков, болтая ногами на кровати. - Нам бы цены не было в шестидесятые, когда в фаворе были интеллектуалы. - Он скривился. - То есть слабаки, прячущиеся за интеллектуализм, культуру, искусство. Правда, у них хватало сил ниспровергать, создавая своё. Пикассо, Борхес, Феллини... Вот наше время! Но нас угораздило попасть под каток технократической эпохи, вкусить прелести вульгарного эпикурейства и торжествующей простоты американского образа жизни. Рефлексирующий индивидуализм? С ним навсегда покончено, и тут уж никуда не денешься. - Мезряков расхохотался. - Никудышеньки...

- Цивилизация-деградирует-и-ничего-с-этим-не-поделаешь, - откликнулся скороговоркой лежавший рядом Лецке. - Ничегошеньки-ничегошеньки.

Расхохотались. Оба были под кайфом.

- Зато я люблю Антона Лецке!

- А я Владислава Мезрякова!

Лецке включил веб-камеру.

- Давайте повторим это. Для вечности.

Мезряков набрал воздуха и громко выпалил.

- Я люблю Лецке!

- А я Мезрякова! Август шестьдесят восьмого года.

И снова безумный смех.

Вскочив с кровати, Лецке, совершенно голый, открыл окно, в которое ворвался городской шум.

- А на дворе-то шестидесятые. Мы - дети цветов. - Он высунулся по пояс из окна. - Да здравствует секс и наркотики!

- А вот и нестареющие роллинги, одна из последних композиций, - Мезряков завел "Doom and Gloom", раскачиваясь на кровати, начал трясти в такт седой шевелюрой. - У нас свои шестидесятые. В отдельно взятой квартире. Машина времени? Нет ничего проще. Пара затяжек, и - готово!

Он стал подпевать "Rolling Stones", повторяя по-русски одну и ту же фразу: "Я стараюсь остаться трезвым, но в итоге напиваюсь. Давай, потанцуй со мной! Давай, потанцуй со мной!" К нему подскочил Лецке. Поделив наушники от плеера, каждый вдел по динамику; прижавшись гладко выбритыми щеками, стали танцевать. Это больше походило на фокстрот, они выбивались из ритма, но им было все равно. "Потанцуй со мной, детка!" Со сменой музыки переходили на вальс.

- Позвольте вас пригласить, - чопорно кланялся Мезряков.

- Объявляется белый танец! - обнимал его Лецке.

Ошалев от счастья, они вели себя, как щенки под кружившими в воздухе снежинками.

- Мы два взбесившихся хиппи! - бегал по комнате голый Лецке. - А не попробовать ли нам ЛСД? "Lucy in the Sky with Diamonds"?

- Это у нас впереди. У нас вообще всё впереди. Мы только родились. Хотя я пережил тёмные времена, когда наркотики в Москве было не достать. И как мы жили? - Мезряков снова подавился смехом. Потом вдруг провёл ладонью по лбу. - В те времена я немного дружил с одним бедолагой, которого звали Алик Сю-сю. Своё прозвище он получил за заячью губу и щербатые, с присвистом зубы, так что ему впору было озвучивать негодяев в кино. Продолжить?