Иван Зорин - Зачем Жить, Если Завтра Умирать

- Вы ещё живы? - неизменно приветствовал он.

- Вашими молитвами, - без тени улыбки отвечал я.

По сложившейся традиции он приходил раньше и к моему появлению уже делал заказ. Обычно бутылку красного. По молчаливой договоренности в этот день про нашу игру не говорили. Будто её и не было. Будто между нами не стояла смерть. Со стороны могло казаться, что два офисных работника отдыхают после трудного дня. До тех пор, пока не услышали бы наших разговоров.

- Сегодня за завтраком знаете о чём подумал? - выкладывал он. - О тёмной материи, которая составляет подавляющую часть Вселенной, о миллиардах световых лет, парсеках и прочих космических масштабах, обо всех этих Галактиках, белых карликах и чёрных дырах. Такие мысли, признаться, пробуждают во мне экзистенциальный ужас. Непостижимые размеры космоса неизбежно сопрягаются у меня с осознанием собственной ничтожности, с тем, что умру, исчезну, не оставив даже имени. Я даже отодвинул тарелку с макаронами, куда покрошил сыр, и спрятал лицо в ладонях, чтобы целиком отдаться этому двойному ужасу. А потом вдруг вспомнил своего соседа. Он был на десяток лет старше, и я знал его с детства. В армию его не взяли из-за плохого зрения, а в университет - из-за недостатка способностей. После школы он устроился в книжный магазин, располагавшийся в конце нашей улицы. Близорукий, в толстых очках, он работал то за прилавком, то на кассе, пробивая чеки, обменивался улыбками с постоянными покупателями. В обеденный перерыв выходил с черного хода, выкуривал неизменные две сигареты. Увольнялись продавцы, менялись директора магазина, старые покупатели больше не появлялись, приходили другие, на полках демонстрировали неизвестных авторов, постепенно набиравших популярность, по улице ездило новое поколение автомобилей, а он всё также являлся на работу к десяти утра и уходил в семь вечера. "Удобно, - говорил он. - Дом рядом". Он так и не женился, не завел детей. Всю жизнь провел среди книг, вышагивая между домом и магазином, как маятник, измерявший собственное время. Он не стал даже книгочеем, ограничиваясь детективами и разгадыванием кроссвордов. В отпуск он никуда не уезжал, проводя его, как и все вечера, у телевизора. Он обрюзг, поседел и через сорок лет вышел на пенсию. Что заставило его провести свои годы на одном месте? Страх перемен? Ужас перед необъятностью мира? Дни, как один похожие друг на друга, привычный распорядок, давно изжитые чувства, мысли, в которых всё до мелочей известно, придавали его жизни надёжность. Они вселяли уверенность, эти хрупкие подпорки, картонные, как театральные декорации, они создавали иллюзию устойчивости. Ничтожная, бессмысленная жизнь? Но перед тёмной материей все равны.

Лецке рассказывал, а я вспоминал своего деда. Он был художником. С утра садился у окна, разложив краски, рисовал один и тот же пейзаж, который уже мог воспроизвести по памяти, а когда заканчивал картину, доставал новый холст, и всё повторялось. За работой он слушал Баха. "Страсти по Матфею". А вечерами читал Библию. При этом дед не был религиозным, он вообще не верил в Бога. Но у каждого свой способ борьбы со временем. С годами всё чаще, перебирая старых знакомых, с которыми давно утратил связь, дед, вероятно, задавался вопросом, на том они свете или ещё на этом. Так он платил дань прошлому, и это было единственное, что ещё связывало его с миром, от которого он отгородился, замкнувшись в раковину привычек, отвергнув линейное время в пользу повторения, круга, часового циферблата. Я не старался походить на него. Не хочется подражать клещу или улитке. Одиночеству такого рода не позавидуешь, и всё же, надо признать, дед победил время. Мне не хотелось рассказывать об этом Лецке. "С возрастом жизнь у каждого превращается в однообразный ритуал, - хмыкнул бы он. - И это спасает до тех пор, пока не приходят из бюро ритуальных услуг". Он остроумный, этот Лецке. Но у меня не было никакого желания давать повод для его мрачных шуток.

- Привычка гарантирует от сумасшествия, - вместо этого сказал я. - Но кредитует скуку.

- Ну, нам-то есть чем заняться, - подмигнул Лецке.

Приглядываясь к нему, я всё больше замечал, как мы похожи. К тому же выяснилась ещё одна деталь. Лецке, как и я, родился в ноябре, по знаку Зодиака мы оба Скорпионы. Это знак одиночества. Скорпионы большие самоеды и частенько жалят себя. А Лецке мне всё больше нравился. И мне всё меньше хотелось его убивать. Расставаясь, пожимали руку. Чтобы снова вырыть томагавки. Потому что ни до чего не могли договориться. Лецке настаивал на продолжении игры, а я не мог ему отказать.