Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 08

«Зимой на озере немудрено заблудиться и среди бела дня, — рассказывает о другом времени года Надежда Александровна Плигина, удивительная женщина, вдова Александра Николаевича Плигина, который в одиночку восстанавливал Спасо-Каменный Преображенский монастырь на кубенском острове. — Может начаться такой густой снегопад, что невозможно сориентироваться, в какую сторону идти. Или разыграется метель и в течение пяти минут заметет следы: дороги нет».

Особенно меня поражают в Кубеноозерье тихие летние дни. Кучевые облака будто застывают на одном месте. Озеро, что молочное море, так же недвижимо. Младенец-ветерок дохнет во сне, и пойдет по воде легкая рябь и тут же стихнет, опять сольется с голубой равниной. Тогда теряются границы неба и воды.

Природные красоты Кубеноозерья описывал некий Иларий Шадрин, рассказ которого нашел Василий Иванович Белов и процитировал в своей книге о Валерии Гаврилине. Этот Иларий Шадрин был, по словам Белова, «то ли монах, то ли священнослужитель». Могу предположить, что таким же наш край видели и преподобные Дионисий Глушицкий и Александр Куштский, Нил Сорский и Григорий Премудрый… Направлявшимся из Вологды в свои монастыри и скиты монахам открывалась такая картина, какой уж сегодня, увы, не увидеть: «Направо, куда первее всего направляется взор, сияет лазурное раздолье Кубенского озера, которое, начинаясь от села Кубенского, по правую сторону дороги, тянется далее, всё более и более расширяясь, пока не сольётся с горизонтом. Это громадное, чудное водное зеркало заключено в роскошные рамки зелени лугов и кустов, среди которых, подобно белоснежным раковинам, виднеются группы церквей и монастырей. И среди этой обширной, прозрачной лазури вдруг иногда покажется рыбачья лодка, как маленькая мушка на громадном стекле, за ней — другая, третья, а всмотритесь попристальнее, окажется и много таких „мушек“, то исчезающих, то выплывающих из лона вод.

Подул лёгонький ветерок, поднялись белоснежные паруса, и маленькие лодочки, как чайки, быстро понеслись к Каменному острову, который, как снеговая глыба, как меловая скала, чуть виднеется в синеватом тумане жаркого летнего дня… Это рыбаки поехали „на замёт“.

Или около противоположного берега из-за кустов вдруг покажется беловатая струйка дыма — то пароход идёт из Сухоны в озеро. Потянется эта струйка, станет расти, расти, и вдруг ясно, точно на близком расстоянии, увидишь белый корпус парохода, на котором хорошо видны и труба, и колёса, хотя расстояние не менее десяти вёрст.

Зимой здесь безбрежная белоснежная равнина, за которой к северу чуть виднеются верхи церквей противоположного берега, а также эта равнина уходит вдаль и сливается с горизонтом. Здесь всё мертво и пустынно. Но лишь только начинается весна — и снова эта пустыня оживает. С грохотом несутся по озеру громадные льдины, то громоздясь, то разбегаясь, по берегу снова засуетятся человеческие фигуры — то рыбаки починивают свои ладьи, пробуют первое рыболовство — ставят верши и мережи. Образовались закраины на озере, наступил вечер — и озеро запылало, зажглось сотнями огней, точно оно и не озеро, а большая широкая река, берега которой усеяны зажжёнными фонарями; это „ходят с лучом“ — один из самых красивых способов рыболовства…

Между церквями рассыпаны многочисленные деревни, в которых там и сям пестреют крашеные крыши зажиточных домов и заводов, зеленеют сады, а перед ними на первом плане стоят ветряные мельницы, особенно в подозерье. Отъехал путешественник от Кубенского села версту, поднялся на небольшой пригорок — и перед ним открывается Песошное. Налево, под горою, всего в каких-нибудь ста саженях от церкви, журчит весёлая и прозрачная речка Шепинка, она же Богородская, через которую перекинут мост и идёт большая дорога».

К разгадке многих тайн души, рождавшихся от соприкосновения с северной природой, подошел Борис Шергин, мудро сказавший: «Невещественное прочнее осязаемого». Он и в своих заметках о поэтической памяти стремился выразить невыразимое, дать представление о непредставимом, сказать о несказанном. «Со мной не раз бывало такое, — писал Шергин, — в городе ли, в старом проулке, в деревне ли застигнет тебя, обнимет некое сочетание света и теней, неба и камня, дождя и утра, перекрестка и тумана — и вдруг раскроются в тебе какие-то тайновидящие глаза. Или это разум вдруг обострится? И одним умом думаешь — когда-то в детстве-юности шел ты и видел схожее расположение дороги, света, тени, времени и места. А разум твой раскрывает тебе большее, то есть то, что сейчас с тобою происходит, отнюдь не воспоминание, но что бывшее тогда и происходящее сейчас соединилось в одно настоящее. И всегда в таких случаях, чтоб „вспомнить“, когда я это видел, мне надобно шагнуть вперед (отнюдь не назад)».