Наконец, через мурманских диспетчеров летчики связались с Киркенесом. Дежурному норвежского аэропорта подробно объяснили, где могут быть деньги.
— Пусть на стойке посмотрит, на стойке, — горячится Молчанов.
— Хорошо, — неторопливо говорит дежурный. — Схожу посмотрю.
— Он посмотрит, — передали нам по цепочке мурманчане.
Десять минут томительного ожидания. Наконец приходят обнадеживающие сведения. Вернулся дежурный и сказал:
— Да, там, на стойке регистрации, лежит черное портмоне.
— Он его взял? — не выдерживает напряжения Молчанов.
— Спросите у дежурного, — просят мурманского диспетчера летчики, — он забрал бумажник?
Пауза. Помехи. Наконец связь восстановлена.
— Нет. Он его не взял.
— Как не взял? Почему?!
— Вы же не просили, — спокойно отвечает норвег. — Но, если надо, я позже его заберу. Перед окончанием смены.
Молчанов взвыл и схватился за голову:
— Нет, они нормальные? Эти тупые, тупые, тупые капиталисты меня доконают.
Запуск разрешаю!

Как-то позвонил Вася Черный, бывший финансист, из разорившихся. Мы были мало знакомы. Не встречались лет пять. И вдруг звонок. С чего бы? Начал с претензий.
— Зря указал мой домашний телефон на ракете. Говорил же тебе…
Вася, Василий Никитич, давно не работал в банке, но по привычке обращался ко всем на ты. Голос его, как всегда, был глухой и недовольный. Голос для банкира — рабочий инструмент. Злой и раздражительный, к примеру, для безнадежных дебиторов, вредных клиентов и назойливых просителей.
«Банка нет, а голос остался», — успел подумать я.
— Предупреждал же — будут звонить, требовать денег, — продолжал недовольно Вася. — Третий день какой-то чукча донимает. Замучил всех домашних.
— Чукча? В каком смысле?
— В прямом. То ли с Нарьян-Мара, то ли с Койды. В командировку приехал. Каждый час звонит из гостиницы: «Банка? — спрашивает. — Кредит дай, однако. Деньги очень-на нужны. Новая лодка покупать нада».
— Так вроде уже нет банка, — говорю.
— Давно закрылись. А реклама только сейчас сработала.
— Ничего не понимаю. Какая реклама?
— Он номер моего телефона увидел в тундре. На какой-то лодке. А лодка сделана из обшивки ракеты.
— Неужели…
— Ну да, той самой. Вот и звонит.
Мир устроен разумно и правильно. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, поступки выстраиваются в длинную, непрерывную цепь событий. Связанные тайными нитями, они непрестанно перекликаются, вытекают одно из другого. Жизнь — не дискретные, хаотичные, разрозненные движения (хотя иногда кажутся таковыми), а сплошная, непрерывная линия. Все сделанное когда-то имеет свое продолжение.
Конец двадцатого века. Время рождения массового предпринимательства. На каждом углу броские вывески: кооперативы, банки, фонды, торговые дома. Ваучерами торгуют на улицах и рынках. Везде. В мясных, овощных и даже рыбных отделах. Головы вчерашних советских людей посещают безумные коммерческие идеи. Цель одна — заработать быстро, много и без напряжения. За активными штатскими в бизнес потянулись энергичные военные. Звонит как-то ракетчик Ваничкин, тот самый, с которым я познакомился на космодроме «Песецк», и говорит…
Впрочем, здесь надо сделать небольшое отступление и рассказать о первом знакомстве с Космическими войсками.
Как-то прибыли мы с оператором и звукорежиссером в расположение воинской части для съемок материала о запуске очередного спутника.
— Кто из вас старший? — недовольно спросил начальник космодрома Овечкин. Плотный, рыжеватый, с легкой преждевременной одышкой. Он подошел к нашей съемочной группе внезапно. Застукал на съемках общих планов стартовой площадки. Глебыч, наш оператор, кивнул на меня:
— Вот, редактор.
— Отставить самодеятельность! — приказал Овечкин. — Без разрешения не снимать. Без сопровождающих не передвигаться. Задача такая, — объяснил полковник (в то время космодромом могли командовать полковники)… — Повторяю задачу, — громче сказал полковник, заметив, что я отвлекся, — никаких подходов к ракете. Никаких крупных планов. Никаких интервью. Снимать будете под нашим присмотром. И с наблюдательного пункта.
— Товарищ полковник, — сразу запротестовал я, — оттуда не получится. Это же во-он где. Больше километра.
Читать дальше