Николай Крыщук - В Петербурге летом жить можно…

Какой-то сумасшедший араб угнал самолет в Лондон. Популярный актер празднует неюбилейный день рождения, о чем народ непременно должен знать. Почему-то не сообщают только адрес для поздравительных телеграмм. А жаль. Мы ведь, в сущности, очень отзывчивые.

Где-то изобрели машину с экологически чистым двигателем, чтобы нам в городах было чем дышать. Впрочем, внедрение его в производство – дело утопически далекого будущего. А мы уж будем дышать до конца дней чем бог послал.

А вот Интерфакс передал, что в стране зарегистрировано еще одно общественное объединение под названием «Все на очистку дворов».

Наверное, в пику тем, кто занимается зачисткой сёл.

Или совсем свежая новость: на улице «Угольный тупик Пушкина» сын убил свою мать, разрезал труп на куски и пытался спрятать его в мусорном баке, но был задержан по доносу бдительных соседей. Портрет злодея. Реклама.

Передохнем и мы.

Сидим у экранов, шуршим газетами, ощущаем себя полноправными гражданами озверевшей и обездоленной нации. Так, со всеми вместе, на краю пропасти – почти комфортно. В одиночку только дышим и закусываем. Да и стыдно как-то уходить в личные, читай вечные, вопросы, когда в воздухе пахнет трагедией. Воздух наш, правда, всегда пахнет трагедией, вот и нет времени на личную жизнь. Что говорить, когда даже мент, постукивая о ладонь дубинкой, считает тебя гражданином.

Представьте: идет война. Не какая-нибудь вообще война: Вторая мировая. Датское королевство. Король уже вышел на улицу с желтой звездой на груди или это ему еще предстоит. И вот в это время каждый день, в любую погоду, некий пожилой датчанин в очках прогуливается около маленького пруда неподалеку от своего домика. Подолгу стоит у воды, иногда вылавливает кого-нибудь из жителей пруда, помещает в аквариум или кладет под микроскоп. И так из месяца в месяц, из года в год ходит он к пруду и записывает наблюдения в дневник: «Из пруда скоро выползут первые СТРЕКОЗЫ. Они навсегда оставят мир воды и поселятся в воздухе. Каждый вид появляется в свое строго определенное время. В 1943 году, когда весна была необычайно теплой, стрекозы летали уже 19 апреля – таких ранних стрекоз мне никогда не приходилось видеть. В нынешнем же году их следует ожидать где-то в мае».

Ага. Значит, в 1943-м весна была теплой и чрезвычайно благоприятной для стрекоз. Замечательное наблюдение на фоне происходящего.

Э, а не кощунственно ли это? Не значит ли, что автор просто равнодушен к бедам людским и что стрекозы ближе ему, чем гибнущие тут и там братья по разуму?

Да нет, господа, успокойтесь. Кстати, автор замечательной книжки «Пруд» Ханс Шерфиг был коммунистом. (Не знаю, впрочем, для чего я это сказал? А-а! Так ведь написано в аннотации к книжке советского еще производства. Понятно.) Так вот, дело не в том. Просто мир объемен. Представьте себе! Даже во время войны стрекозы в строго назначенный им срок навсегда покидают мир воды. И этого удивительного происшествия никто и ничто не может отменить.

А в общем, как знаете. Просто в страхе и обиде на государство очень легко сойти с ума. Особенно если вместе. Чего, конечно, и вам не желаю.

Способов сойти с ума много. Бывают еще по крайней мере проблемы личные и метафизические. Простор для выбора. Но при этом надо помнить, что не только металлы, но и болезни бывают благородные и неблагородные.

Хотя сойти с ума за телевизором во многих отношениях выгодно. Главное, никто не заметит.

Услышал тут недавно такой диалог. Первый: «С крышей у меня все в порядке». Второй: «То есть?» Первый: «Едет».

Вот, вот.

Тому обиднее всего. Этому жить вообще невыносимо…

«Обидно, послушай!..»

Я слушаю, как он молчит, укалывая ладонь о щетину, промакивая рукавом давно выпитые светлые глаза, и понимаю каждое слово. Правда, разве не обидно? Вы только вникните в суть! «В лесу родилась елочка. А кто ее родил? Четыре пьяных ежика и лысый крокодил».

А? Вот именно!

Он поет и плачет. Утренняя рюмка подстрекает к самобичеванию и при этом множит обиду.

Тому обиднее всего. Этому – жить вообще невыносимо. Ну, просто «му-у-у»! Звук обиды, заросшей и якобы ясноглазой. Итог – тоска в двух или трех актах с самоубийством в конце. Бросим, как говорится, горсть земли в светлую память. Надеюсь, друзья не оставят семью в покое и не дадут ей испытать до конца горечь утраты.

Дома – соседка. К уху прижата телефонная трубка посредством свернутой головы. В руке котенок размером с ладонь. «Поддай, – говорит в трубку, – еще немного энергии». А на столике блюдце с водой, и палец свободной руки в этой воде. Как бы тоже задумался. «Поддаешь?» Взглянула на меня по-девичьи страстно.