Николай Крыщук - В Петербурге летом жить можно…

Рядом с ней ее мать, ее муж, ее брат и ее сынишка. Воскресенье. Выехали семьей за город.

Вся наша будущая жизнь с ней промелькнула в одно мгновенье. Какие-то ворохи необъятного тепла и веселья. И она их видит. Точно. Губы пересохшие облизывает. Улыбаемся друг другу с каждой секундой все виноватее и обреченней. Поезд уже тормозит.

Я поднял брови, как бы извиняясь. Она едва заметно вскинула плечи и отклонила ладошку в сторону семьи. Потом глаза ее стали укрупняться от слез, улыбка все никак не могла кончиться, снег сыпанул в открывшуюся дверь прямо ей на волосы.

Всё.

За ночь, что мы не виделись, скамейки поседели.

– Ну и вот, – говоришь ты, – селедка такая, аж сиреневая, слезу точит. Для меня работа, ты ж понимаешь! Из всех девушек только мы с Зойкой умеем открывать шампанское. Так у них всех жизнь сложилась. При этом такие раскованные, платья на всех ходят, шалят. А я чуть не плачу. Нет, ты скажи, есть спасение в этом мире, есть? Боже, как я тебя люблю!

Я бормочу что-то в ответ. Птицы еще глупее нас – поют. Закат, нищий, рыщет в переулках, минуты его сочтены. Старушка крестит нас, благословение тает на ее бескровных губах.

Заходим в закрытое на обед кафе. Перед нами ставят бутылку «Фетяски», чашечки с шоколадом, тройной кофе, пачку сигарет. Ты прижимаешь бутылку к груди, согреваешь:

– Никому не отдадим!

Какое это имеет отношение к нашей жизни, какое?! И спасения нет. К чему глупые вопросы?.. А в плечах не тесно? В ноги не холодно? Деньги-то вообще нужны?

Вот и поговорили.

– Да, – бормочешь ты сама себе, когда мы выходим из кафе, – пора какую-нибудь заботу придумать. А то чувствуешь себя все время виноватой.

Город медленно складывается в ночь, как в шкатулку. Солнце прощально уже бегает от окна к окну. Дети подбадривают глохнущий воздух. Троллейбусы роняют искры. Когда хорошо молчать, верный признак, что хорошо.

Пес необыкновенной породы валяется под деревьями, кусает снег.

– Какой сóбак! – восхищаешься ты. – Нет, ну ты посмотри! Такие должны быть дети – с большими головами.

Время протекает сквозь нас, чтобы никогда не вернуться. К чему бы привязаться, да хоть бы и привязать себя, чтобы не несло так? Но все, все проносится мимо и само только о том и мечтает – к чему бы привязаться? Ты прислонилась, думала, я – причальный, и закружило, и понесло еще сильнее.

Легче, легче. Надежда ведет себя с нами, как хорошенькая женщина со своим старым мужем. Это Пушкин Анне Петровне. По-французски, разумеется.

– Я вообще-то уже готова. Уже могу. Сыночек вырос. Каких-нибудь новых потрясений ждать не приходится. Откуда?

Ну вот. Привет.

В Петербурге – первый после зимы дождь. Радуемся, как долгожданному письму от Самого.

Выросли, точно из-под земли, грибы зонтов. Под каждой шляпкой – ножка. Каждая ножка – личность. С ума сойти!

Население в задумчивости. Обдумывает планы предстоящего сумасшествия. Весна.

Давайте поговорим! Нам хочется поговорить. Мы жаждем ясности и понимания, чтобы потом уже отвернуться от них, гримасничая.

По случаю заглянул в «ящик», где шел канал «Иллюзии». Сюжет такой: он и она словесно рисуют идеал. Их находят друг для друга и ведут под венец. С завязанными глазами. Буквально. Развяжут только по сле того, когда каждый из них скажет трепетное «да».

Смеялся до обморочного плача.

Одна дама справедливо заметила, что, судя по брачным объявлениям, за бортом семейного корабля остались исключительно стройные блондинки, голубоглазые красавицы, все исключительно увлекающиеся, чуткие, особенно любящие, понимающие в кухне и икебане, без проблем и, конечно, б/в (без вредных привычек).

Какая досада!

Я себя в этой ситуации чувствую, как герой ниже мной приведенного анекдота.

Ночной звонок в квартиру. Хозяйка, не открывая дверь:

– Кто там?

– Я по брачному объявлению.

– Слушаю вас.

– Вы ищете мужчину до тридцати пяти лет, рост не ниже 175, цвет волос не обозначен, терпимого к кошкам и гладиолусам?

– Да.

– И чтобы не пил, не курил, не храпел, принимал на ночь тазепам, а утром подавал в постель кофе со сливками?

– Да, да!

– Так вот, я пришел сказать, что я вам не подхожу.

Сказала:

– Я вас обожаю первой любовью, а люблю – последней.

Откуда эти слова в неупавшем орехе?

Душное было лето. Август душный. Сентябрь. Небо выцвело, как детская рубашечка. С солеными подмышками на горизонте.