Людмила Улицкая - Искренне ваш Шурик

В конце первого года разрешили встать на пальцы… И опять – батман, тондю, плие… И опять – лучше всех… Но себе Мария не нравилась. Класс был малорослый, все девочки, как будто специально подобранные, были светловолосыми, белокожими, и она страдала, что на других не похожа, а в особенности страдала от размера своей обуви – тридцать седьмого. Однажды в раздевалке они долго потешались над ее огромными балетными туфлями и даже немного поиграли ими в футбол.

Назавтра она отказалась идти в школу:

– Я не хочу больше заниматься балетом. Я буду ходить в обычную школу, без балета.

Вера оставила ее дома. Позавтракали вдвоем, отпустив Шурика досыпать. Завтрак накрыли в бабушкиной комнате, а не на кухне, как обычно. Чашки Вера достала красивые, и самую золотую поставила перед Марией.

До того дня за неделю Вера с Шуриком были на собрании. Шурик был взят не просто как сопровождающее лицо, но и в качестве родителя. Вера Александровна испытала смутно-приятное чувство: как будто Мария их с Шуриком дочка, и она все два часа забавлялась этой мыслью.

Преподавательница балетного класса Марию очень хвалила, учителя по общеобразовательным дисциплинам тоже были ею довольны, только инструкторша-тезка отзывалась о Марии с неприязнью: замкнута, резка, с одноклассницами плохой контакт.

«Завидуют, завидуют», – сразу же поставила диагноз Вера. Актерский мир она знала. И не стала допытываться у девочки, что же такое произошло в школе, отчего она не хочет больше туда ходить. И за особенным завтраком в бабушкиной комнате Вера сказала важные, но не вполне правдивые слова:

– Мурзик мой дорогой! Когда я была девочкой, чуть постарше тебя, я училась в театральной студии. И хотя мне очень нравились занятия, я оттуда ушла. Потому что ко мне плохо относились. Теперь я знаю, что девочки мне завидовали. Это очень плохое качество. Но так бывает очень часто. Если ты хочешь стать балериной, это надо перетерпеть. Пройдет немного времени, и ты поймешь, что из-за этого нельзя огорчаться. Потому что большинство девочек, которые к тебе плохо относятся, никогда балеринами не станут: их отчислят до окончания училища. А тебя – не отчислят, потому что ты очень талантливая. Ты будешь танцевать сольные партии, а они – в лучшем случае танцевать в кордебалете. Поэтому ты отдохни несколько дней, хочешь, пойдем с тобой на каток, в музей – куда захочешь! А потом снова пойдешь на занятия. Потому что нельзя сдаваться из-за такой ерунды. Ты меня поняла?

Тут Мария, как маленькая, влезла к Верусе на руки и заплакала, и проплакалась, и рассказала про то, как играли в футбол ее розовыми туфлями, и теперь они страшно грязные… И что размер у нее тридцать седьмой, а у девочек – тридцать третий…

Три дня они развлекались. Ходили в уголок Дурова, смотрели на говорящего ворона, потом на репетицию в театр, где раньше Вера Александровна работала, тоже было замечательно, и купили в магазине ВТО новые балетки, и еще Вера Александровна подарила ей повязку на волосы, заграничную, из эластичной ткани такого яростного розово-красного цвета, какого в природе не бывает.

Потом Шурик снова повел Марию в школу. Она была собранна, готова к отпору, и подбородок гордо смотрел вверх не только у балетного станка. Она готовилась к нападению. Жгучая красная повязка, лицо, посреди зимы имеющее оттенок свежего южного загара, подчеркивали вызов.

Спустя несколько дней в девчачьей раздевалке произошла драка. Инструкторша вбежала, когда в середине раздевалки, между шкафчиками, бился комок из тонких рук и ног и над всем этим стоял оглушительный визг. Инструкторша взвизгнула еще оглушительней, комок распался, последней на ноги встала Мария, серо-коричневая, в разорванном купальнике. Кроме ее купальника, пострадал еще один нос и одна рука: нос был разбит, а рука укушена. Как засвидетельствовали, Марией.

Девочки единогласно и почти хором сообщили, что Мария набросилась на них, как бешеная, а они даже знать не знают, по какой такой причине. Про то, что девочки отняли у нее новые туфли и стали гонять их по раздевалке, Мария не сказала. Веру Александровну вызвала в школу инструкторша и начала ее ругать, как будто это она подралась с девочками в раздевалке. Вера терпеливо выслушала, а потом, со своей стороны, сказала, что девочку травят одноклассницы, и она усматривает в этом проявление расизма, не свойственного советскому человеку.

– Я бы сказала, что здесь какая-то педагогическая недоработка, – кротко закончила Вера Александровна-бабушка.