Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

Я нащупал свою сумку, достал несколько банок пива «Хофмайстер» и раздал их.

— Вперед, за медведем! — воскликнул Колин, сделав неудачную попытку сымитировать рекламный ролик.

Когда я открывал свою банку, пиво выплеснулось фонтаном наружу, замочив сидящего рядом со мной Колина: он взвизгнул от неожиданности, и немудрено, поскольку пиво было охлажденное. Тони с Ноджем не удержались от смеха, и Тони еще сильнее надавил на газ. Хотя мы ехали по переулкам, скорость у нас, по-моему, была не меньше пятидесяти миль в час. Пиво оказалось ничего. Я услышал, как Нодж кричит на переднем сиденье:

— Куда мы едем?

Ответ Тони унес ветер, но довольно скоро мы свернули к Хэрроу-роуд.

— Это же кладбище, — удивился Колин.

— Не просто кладбище. Не какой-нибудь склад костей. Это некрополь. Город мертвых, — сказал Тони и вдарил по тормозам.

Мы с Колином врезались головами в передние сиденья, а потом нас снова отбросило назад, когда машина остановилась. Я даже вскрикнул от боли:

— Уй-й-й!

— Скоро ты все мне простишь, — пообещал Тони.

Как только мы остановились, зной стал снова подбираться к нам. Тони залез в карман и достал маленький белый сложенный конвертик, сантиметра три в длину и полтора в ширину. Он помахал им перед собой, как веером.

— Сульфат? — спросил Нодж с довольным видом.

Тони покачал головой и достал одностороннее лезвие из верхнего кармана рубашки.

— Это получше любой самогонки. Это Воплощенная Свобода. Это Декларация Независимости. Это высший класс. У нас есть «кортина-гиа». У нас есть пиво «Хофмайстер». Куча банок. У нас есть большое жаркое солнце. И у каждого из нас есть друзья — то есть мы. Наконец, и это самое главное, у нас есть два грамма первосортной дури.

— Что это такое? — спросил Колин. Пятно от пива на его футболке еще не высохло.

— Кокаин. Это кокаин, — сказал Нодж. Не часто мне доводилось видеть, чтобы Нодж был так искренне поражен.

Колин начал нервничать. Он редко употреблял наркотики, разве что легкие, от которых уже тогда превращался в одержимого параноика.

Мы все вылезли из машины и выстроились в ряд на бескрайнем пустынном кладбище. Был полный штиль. Тони опустился на колени на надгробную плиту со стертым от времени именем. Осмотрелся по сторонам.

— Сейчас дурь не признают. Но лет через сорок или пятьдесят она станет обычным явлением. Поаккуратней. Больше порошка нет.

Он начал медленно высыпать белый порошок на прохладный черный мрамор надгробной плиты, орудуя острым краем лезвия как маленькой лопаткой. Все смолкли. Кокаин в те времена был не так доступен, как сегодня, когда он почти приравнялся к спиртному и его можно недорого купить практически везде. Тогда дурь была в новинку, стоила недешево и считалась неким атрибутом рок-звезды. Мы испытывали трепет и страх одновременно. Вдалеке прозвучала полицейская сирена. Колин дернулся, остальные не обратили на это никакого внимания, загипнотизированные запретным ритуалом, разворачивавшимся на наших глазах; особую мистичность этому действу придавали окружавшие нас могилы мертвецов.

Аккуратными движениями Тони разделил порошок на четыре части. Один из памятников отбрасывал тень, которая помогала нам переносить жару. Казалось, что время остановилось. Я смотрел, как муравей карабкается по мрамору, потом он исчез в траве.

Тони свернул трубочкой десятифунтовую купюру и нагнулся к плите, практически сложился пополам. Был слышен вдох, затем он выпрямился, шумно шмыгая носом, обслюнявил палец, подобрал то, что осталось от его кучки, и втер это в десны.

Колин выглядел растерянно.

— Зачем ты это делаешь?

— Просто делай так же и не спрашивай. Десен вообще не чувствуешь.

— А зачем тебе нужно их не чувствовать?

Вопрос, на который сегодня ответить так же трудно, как тогда, повис в воздухе. Теперь Нодж проделывал то же, что и Тони, наклоняясь и вдыхая. Он закинул голову, как будто это помогало порошку добраться до легких.

Я взял свернутую банкноту и вдохнул свою порцию. В носу начался пожар и страшный зуд. Я стал судорожно чесать переносицу, пытаясь избавиться от этих ощущений. Тони уже курил одну за одной свои «Махаваттс», распространяя вокруг аромат лакрицы, смешанный с запахом табака.

Потом банкноту неуверенно взял в руки Колин. Он явно нервничал; я видел, что ему не хочется делать этого, но он боится опозориться перед товарищами. Колин начал наклоняться, выронил купюру, поднял ее с земли и снова свернул, но неаккуратно — с одного конца у нее вылезал уголок, как острие огромного карандаша. Он запихал трубочку в правую ноздрю, потом вдруг наклонился к последней порции кокаина и выдохнул. Порошок взвился в воздух маленьким белым облачком, запорошив Колину и без того бледное лицо. Когда Колин поднялся, он в этой кокаиновой маске походил на Пьеро. Мы с Тони рассмеялись, а Нодж, как обычно, пытавшийся держать себя в руках, расплылся в широкой улыбке.