— Да ладно, Вронки. Это не в счет. Ведь это всего лишь работа. Я не люблю обманывать. Но невозможно…
Она прикладывает палец к губам, призывая меня послушать. Я закрываю рот и со злостью отворачиваюсь к окну. Слышу, как из диктофона раздается лающий, развязный смех — мой смех.
«Да нет! Ничего подобного! Просто очень симпатичная девушка… Ну да, и это тоже, если уж тебе так интересно… Хм-м-м… Ладно, ладно! Если хочешь знать, даже у меня душа — не камень».
— Что ж, — говорит Вероника, выключая диктофон. — Это приятно узнать.
Когда я начинаю говорить, в голосе звучит с трудом сдерживаемая злоба.
— Откуда это у тебя?
— Я проверяла сообщение, которое моя подруга должна была оставить на твоем автоответчике, и наткнулась на это.
— И ты ничего мне не сказала. Это ведь тоже своего рода ложь.
— Фрэнки, не льсти. Мне до тебя далеко.
Никогда не оправдываться. Только наступление.
Таково основное правило лжецов.
— Когда ты нашла эту пленку?
— Сто лет назад. Через пару недель после нашего знакомства.
— Значит, ты знала, что я лжец. Почему же ты меня сразу не бросила? Почему даже согласилась выйти за меня замуж?
— Иногда я сама задаю себе этот вопрос.
— Так все-таки, почему? Почему ты сказала да? Давай, расскажи. Я помню этот день. В особый восторг ты не пришла. От счастья на стенку не полезла. Что заставило тебя согласиться выйти замуж за такого коварного лицемера, как я?
— Хрен его знает.
Снова ругается. Очевидно, Вронки сильно расстроена. Но я чувствую, что она оправдывается. Надо продолжать наступление.
— Ну, так расскажи мне. Почему ты решила выйти за меня замуж?
— Давай не будем, Фрэнки.
— Почему? Почему? Почему?
Она посмотрела на меня: в глазах недобрый огонь.
— Ты правда хочешь это знать?
— Да, я хочу это знать.
— Ладно. Потому что лампочка перегорела.
— Что?
— Перегорела лампочка на вывеске ресторана.
— О чем это ты, черт побери?
Теперь защищаться приходится мне. Я растерян и сбит с толку. Вероника грустная, но решительная. Мне вдруг расхотелось, чтобы она говорила. Но она продолжает, ровным, тихим, монотонным голосом.
— Когда ты сделал мне предложение, я растерялась и не знала, как реагировать. На самом деле я была почти уверена, что откажу. Мне казалось, ты слишком… молод. Дело не в возрасте. Молод по сути. Ты не видел того, что видела я. В больнице. Мертвых детей на каталке, с извиняющимися лицами. Изнасилованных и задушенных женщин. Мужчин с отказавшим сердцем и сгнившей печенью. Ты понимаешь, о чем я говорю. И я уже была готова сказать: извини, Фрэнки, не могу выйти за тебя. Но я не была абсолютно уверена. Оставалась какая-то легкая тень сомнения. И я оглянулась в надежде, вдруг что-то поможет мне определиться.
— И что это могло быть?
Вероника не обратила внимания на мой вопрос.
— Я внимательно разглядывала все вокруг. И увидела. Прямо передо мной, над твоей головой. Перегорели лампочки. На вывеске ресторана.
— Не понимаю. О чем ты?
— Помнишь, ресторан назывался «Дар Ангела». Ты это помнишь?
— Конечно, помню.
— Так вот, «р» и последняя «а» не горели. Понимаешь? Ты понимаешь?
— «Р» и «а» не горели. И что?
— То, что слова уже утратили свое изначальное значение. Они приобрели новый смысл.
Я стал с силой тереть родимое пятно, так что оно начало болеть.
— То есть надпись была «Да Ангел». И что из этого? — И вдруг до меня дошло. — Вывеска говорила «да», ты это имеешь в виду?
— Именно так. Там было написано «Да Ангел».
— «Да Ангел». И ты согласилась выйти за меня, потому что на вывеске не горели две буквы.
— Не только потому, что они не горели. Не только потому, что в результате получилось «да». Но еще и потому, что это был в буквальном смысле знак.
— Да, знак, обозначающий всего лишь название ресторана. Место твоего пребывания.
— Дело в том, что расположение лампочек организовано так, чтобы передать людям определенную информацию. Именно для этого существуют буквенные значки и составленные из них вывески. Они несут некое послание. И в этот момент я поняла, мне стало ясно: нужно сказать «да». Понимаешь, я верю, что у меня есть ангел-хранитель. Я серьезно. И тут: «Да Ангел». Как я могла ослушаться? Некто передавал мне послание. Окружающий мир разговаривал со мной, Фрэнки. Он и с тобой разговаривает. Я не могу этого объяснить. Я доверяю логике. И я умею рассуждать логически. Но логика — это еще не все.
Я был поражен. Помню, как в ресторане меня охватила паника: я представлял себе, что она взвешивает все «за» и «против» — ее желания, надежды, ее любовь ко мне, ее страх дать определенный ответ. Я помню это затянувшееся, неловкое молчание.
Читать дальше