Чего не было у меня тогда — так это страха. А чего бояться-то? Аттестат «золотой», голова напичкана знаниями — какие могут быть сомнения?
В общем-то, всё так и вышло — без сомнений и на самом деле. Только совсем-совсем не так гладко и просто, как казалось в ночном поезде, под убаюкивающий стук колёс вагона, шатающегося, будто пьяный, от моей хмельной радости.
В 1951-м, а это ещё при жизни Сталина, «золотые» медалисты не сдавали вступительных экзаменов. Но процедура поступления в такой архипрестижный вуз, как МГУ, была, пожалуй, ничуть не менее сложной, чем сегодня. И уж во всяком случае — не менее субъективной, чем самые строгие экзамены.
Взамен ответов на вопросы, означенные в экзаменационном билете, приёмная комиссия устраивала медалистам вольные собеседования — обо всём и как бы ни о чём, с тёплой улыбочкой и вежливым тайным подвохом. Сегодня такая пытка имеет цифровые признаки и называется «Кто хочет стать миллионером», а в собеседники неотразимому Максу Галкину приглашается вся страна. Но, в отличие от соискателей миллиона, взмокшая от напряжения «золотая абитура» долго не знала, что же порешили улыбчивые экзаменаторы. «Приходите завтра», в общем…
Моё собеседование началось тоже душевно и безобидно: какие предметы больше нравятся, каким видом спорта увлекаетесь и т. п. И вдруг — первый булыжник в окно: «А когда было принято Соборное Уложение царя Алексея Михайловича и в чём его суть?» И понеслось! «Будьте любезны, напомните, каково общее название растений-хищников?», «А не объясните ли вы нам различия между концепциями Дарвина и Ламарка о происхождении человека?», «А какие выполняли вы комсомольские поручения? Кстати, какими орденами награждён комсомол?» Ну, тут-то они меня не поймают — не зря я секретарствовал в школе аж до 3-й четверти десятого класса. Но вопросы продолжали сыпаться, как из лопнувшего мешка, — и вовсе не только по комсомолу или спорту. Спросили даже об Эйнштейновой теории относительности — а это уже был явный подвох, потому что относительность нашей школьной программой тогда не была предусмотрена.
Члены комиссии наконец переглянулись: «Ну что, товарищи?» Я почувствовал нутром, что мой «миллион» выигран. Закружилась голова, а чувство радости ещё не пришло. Но вот послышались слова поздравлений, даже реплика об «очередном самородке из провинции» — ну это уж и вовсе чересчур! «Поздравляем! Вы свободны».
Я выбежал из комнаты, где более полутора часов меня осыпали градом каверзных вопросов, и помчался по длинному коридору в факультетскую уборную: внезапно начал душить кашель, а полость рта наполнилась тёплой кровью. Это было первое и единственное в моей жизни горловое кровотечение. Что ж, «дело прочно, когда под ним струится кровь»! Так ещё раз подтвердилась правота слов моего любимого Некрасова. А жаль, они меня по литературе ни о чём больше не спросили, кроме биографии Онегина. Уж тут бы я им доказал!..
Долго потом я бродил по московским улицам и бульварам, пока ещё не вглядываясь пристально, не впитывая в себя неповторимую, неупорядоченную красоту Москвы — с её разновеликими и разновековыми домами, с её памятниками. Здравствуйте, Александр Сергеевич! Здравствуйте, Николай Васильевич! Теперь я буду с вами часто встречаться! И с тобой, Красная площадь — по каждой твоей брусчатинке пройду, пока буду здесь, напротив, на Моховой пять лет ума набираться. И Сталина увижу в ноябре на Мавзолее — ура! И не было, наверное, в тот вечер никого счастливее меня во всей Москве.
Наутро я пришёл на «фак» (так теперь буду я называть свой факультет), чтобы получить какое-нибудь письменное подтверждение, официальную бумагу о зачислении в МГУ. И сегодня же — домой: для медалистов предусмотрена только одна ночь в общежитии.
— Меня вчера приняли, — сказал я молодой симпатичной девушке — секретарю приёмной комиссии.
— Минуточку. Фамилия? Золотая медаль? Ага, вот… — И вдруг миленькое личико её посуровело, обрело какой-то формальный, канцелярский оттенок: — Простите, но вас не приняли. Да, по итогам собеседования плюс, но вы в заявлении написали, что нуждаетесь в общежитии, а факультет вам его предоставить не может… Отказ. Смотрите!
По-моему, она даже хотела показать мне бумагу с этим приговором, но я отступил от стола.
— Позвольте, — пробормотал словно чужой осипший голос. — Нет ничего проще: я прямо сейчас перепишу заявление и подчеркну, что в общежитии не нуждаюсь ! Дайте, пожалуйста, листок бумаги…
Читать дальше