Вера Кобец - Прощание

Остановило меня, как ни странно, Евангелие. Оно лежало корешком вверх, рядом с газетой «Час Пик» и сильно потрепанным альбомом гравюр Хокусая. «Кто-то у вас увлекается не на шутку японским искусством?» — спросила я у Наташи. «Юлька была без ума. Потом помешалась и на буддизме. У нас даже бывали собрания их кружка. Все приходили, садились на пол…» — «Смешно садились, вот так». — И Степка, сев на ковер по-турецки, принялся хлопать в ладоши, раскачиваясь из стороны в сторону. «Но все это — этап уже пройденный, — пояснила Наташа. — Теперь она вдруг ударилась в православие. Верите? Соблюдает посты». Я кивнула и промолчала, но на Наташу напало вдруг любопытство. «Ирочка, а как вы относитесь к этому?» — в лоб спросила она, но, к счастью, тут вошла Юля, села, положив ногу на ногу, на тахту, спросила: «Так вы работаете? Или страда завершилась?» — «Да, была ведь проблема с докладом из Киева», — встрепенулась Наташа.

Юля встала, подошла к нам, нагнулась над расписанием. Светлые брюки сидели на ней изумительно, наманикюренный палец красиво скользил по строчкам. «Поставьте его седьмым. Вот сюда, — предложила она, подумав. — Если у него есть что сказать, то послушают, нет — разойдутся». — «Но ведь весь этот день отдан классике!» — возразила Наташа. «А Сэлинджер разве не классик? — пробормотала задумчиво Юля. — Молчит уже тысячу лет. Чистая затоваренная бочкотара». Она иронически улыбнулась, и я услышала, как хохочет Сергей Анатольевич Ознобишин.

«Вот это уел так уел! — кричал он Боре Журавкину и трепал по плечу покрасневшего, злого Горфункеля. — Аксенов делает переводы даже не с Сэлинджера, а с Райт-Ковалевой. Вот это довод! Вот это удар: прямо в яблочко». Он хохотал от души, и каждый раскат его смеха вливал все новую силу и бодрость в Борю Журавкина, еще не знающего, что Катя не выйдет замуж ни за него, ни за Петю, а просто побудет короткое время женой спецкора «Известий» Попова, избравшего псевдоним Горбунов, а потом разведется и будет жить неприкаянно на Средней Рогатке в такой же, как у меня, однокомнатной тесной квартирке. Все это было неизвестно в тот миг прорвавшему линию обороны противника Боре Журавкину, и он, гордый, счастливый, подошел к Кате, победоносно взглянул на нее и сказал дружелюбно Горфункелю: «А давай, Петька, больше не спорить. Время рассудит. А если захочешь, вернемся к этому разговору лет через двадцать». — «Ура!» — крикнул Лёля и потянулся к «Мальвине». «Милый, живот заболит», — сказал Сергей Анатольевич.

«А вот и нет, вот и нет», — закричал Степка, распахивая дверь. Гизи влетела с лаем. «Перестань мучать собаку!» — взвизгнула Юля. «А я и не мучаю. А она спорит!» — «Кто спорит? У меня от вас голова идет кругом», — пыталась вмешаться Наташа. «Кругом? Как бумеранг? — завопил вдруг, перекрывая весь гвалт, Степан. — Хотите покажу?» — «У тебя есть бумеранг?» — изумленно откликнулась мать. «Ты забываешь, что он любитель фантастики», — фыркнула Юля. «Фантастика, Юлечка, тут ни при чем. Идемте, я вам покажу!» И мы вместе пошли по длинному, чуть ли не всю квартиру опоясывающему коридору. Здесь Боря Журавкин целовал Катю, в то время как Петя, беснуясь, читал за стеной Маяковского (стены дрожали), здесь Кира Павловна объясняла мне и Анюте, почему мы должны быть особенно добры к Лёлику, здесь Мила, Олег и Игорь простаивали часами, как в подворотне. Хорошенькой Тани давно уже не было и помину, Мила была совсем взрослой, но еще больше, чем прежде, любила игру в кошки-мышки, и то, что происходило с нею и князьями русскими Игорем и Олегом (так называл их, подсмеиваясь, Сергей Анатольевич), в общем, изрядно перекорежило несколько жизней, но это выяснилось потом, а тогда все казалось отличнейшей игрой в драму, в разрывы, ведь где-то рядом были все время старшие Ознобишины, и всем казалось: мы под надежной охраной, нас берегут (как иначе?), нам создали жизнь, в которой плохое случиться не может.

«Осторожнее, здесь порог», — сказала мне Юля, и вслед за Степкой мы всей гурьбой вошли к нему в комнату. «Садитесь», — распорядился он с важностью. И мы послушно уселись, и даже Юля казалась заинтригованной. «Настоящий», — заверил Степка, предъявляя оружие австралийцев. «Но он же тебя стукнет по лбу», — предположила с тревогой Наташа. «Нет, это маловероятно», — со знанием дела откликнулась Юля. «Постойте, но куда же он собирается целиться?» — «Все сейчас станет ясно, — солидно заверил Степа. — Три-четыре!» Бумеранг был замечательный. Он выписывал в воздухе петли, восьмерки и сальто. Гизи с лаем гонялась за ним. Степка и Юля с трудом ее укрощали. Все это было ужасно забавно, и мы с Наташей смеялись чуть не до колик. «Дамы, может быть, вам воды принести?» — спросила, остановившись и глядя на нас заботливо, Юля. Наконец я спохватилась: уже половина двенадцатого. «Наташа! Ведь мы не кончили!» — «Да, это ужас какой-то. Гизи, на место! Степан, немедленно спать!» Мы кинулись к нашим бумажкам и обнаружили, что эта подлая Гизи успела над ними порядочно поработать. «Не беспокойтесь, я сейчас все соберу, не ругайте ее, — кричал Степка, ползая на коленках. — Держите!» «Мне кажется, было еще две заявки…» — сказала Наташа с сомнением. «Да что вы? Какие?» — «Не помню». «Ну так и нечего помнить», — откликнулась Юля, и мы рассмеялись и так, смеясь, высыпали в прихожую, куда проникал тусклый свет хмуро-пасмурной белой ночи.