Вячеслав Бутусов - Виргостан

– Как обычно?

Герральдий кивает, деворыба исчезает на мгновение и выныривает с запотевшим бокалом ледяной воды:

– Что-нибудь еще?

– Бутерброд с икрой!

Официантка поправляет белоснежный фартук и холодно произносит:

– У нас только лицензионная продукция! Ваше последнее желание?

– Вы танцуете?

– Я на службе, но для постоянных клиентов у нас имеется специальная дополнительная услуга.

Русалочка складывает пухлые губы трубочкой, издает сигнал сирены, и в то же мгновение звучит музыка, вспыхивает подводное освещение и на лед выкатываются пресноводные коньки со «снегурками» на валенках.

Начинается так называемое снежное ревю.

– Меню и резюме, пожалуйста.

Выдерживая музыкальную паузу и мотая головой по ходу дела, Герральдий пьет истекающую по усам животворную влагу:

– Выражаясь фигурально, если всю нашу неизрасходованную энергию запустить в космос, то cолнце светило бы круглосуточно!

– Так точно, – подтверждают со вздохом поникшие усы.

– Отставить шевеления в строю! – рявкает Герральдий, вне себя от возмущения.

Со стороны голос выглядит более неубедительно:

– И запомните впредь, никаких телодвижений без моей команды.

Правый ус левому завязывает узелок на память.

В пору своего романтического юношества Герральдий был парнем хоть куда. Бродил туда-сюда по светлому и по темному, пока не уткнулся в кряжистый скалистый массив Балалайских гор, где нашел себе пристанище в мимолетной компании заплутавших переселенцев. Молодой Герральдий научился у них ходить по макушкам деревьев и пить воду с гребня волны. Они же вразумили Герральдия, как добывать и заготавливать манны небесные. А он надоумил скитальцев изготовлять самотканную одежду, поскольку любливал частенько скатиться по каменистому склону на берег шустрой горной речушки. Его толстенные штаны из чешуи хвойных шишек были не по зубам даже злым облепиховым мушкеткам.

Позднее, истосковавшись по углекислому газуару цивилизации, Герральдий покинул горные вершины и поселился в заброшенном житейском батоническом заповеднике, где произрастала различная хлебная продукция фирмы «Каравай-Сарай».

. . .

Теперь – все, что касается сливы в виде кулона.

Это романтическая история, потому что сопряжена с любовными переживаниями, хотя речь в ней идет о косточке сливы в форме сердечка. Герральдий подскользнулся без всякой осечки, что позволило ему взглянуть на окружающую действительность снизу вверх в высоком безостановочном темпе. Такой строптивый поворот головы был обоснован явлением, заставившим Герральдия не смотреть под ноги, рассеянно разинув рот, а сосредоточить свое внимание на том мгновении, когда в без минуты полдень центральная арка ажурного свода Любезных Ворот выдохнула с последним облаком утренней свежести наивнейшее наиневиннейшее создание. Наи-наисоздание, опустившись на землю, заботливо поинтересовалось у растерянного Герральдия, все ли в порядке. Герральдий поспешно навел в порядке ревизию и произрек незнакомке вечную жизнь.

Он это сделал потому, что за свои мысли, как и за слова, надо отвечать. Вот он и ответил:

– Ятебялюблю!

В такие ответственные моменты за Герральдия говорит эхо. Это позволяет детальнее расслышать уверенный отзвук своего собственного голоса.

Герральдий частенько упоминает о человеке, которому все и всегда безоговорочно верили. Не разинув рты или столбенея солью, а просто – без единого сомнения. Сам же он был настолько доверчив, что готов был обменять собственный галстук на заколку от него.

Так случилось, что этому человеку в наследство досталась большая коробка с открытками, среди которых были разнообразные виды природы, курортные места и прочие позитивы. Но больше всего его поразили портреты предшественников. На карточках были изображены люди невообразимой красоты. Лысые девочки, отроки с бесстрашными взорами, дородные господа и женщины с иконопланетными лицами. И все они не мигая глядели на него с картинок и говорили: «Иди же скорее к нам! Чего ты до сих пор ждешь?» И так ему стало стыдно перед всей этой родней, что он действительно ушел к ним.

И теперь непонятно, верить ему или нет после всего этого? Герральдий склонен думать, что такому человеку можно верить, как и любому другому, изведавшему неведомое.

– Одиноко ему было, вот что я вам скажу, – подводит итог Хопнесса, – все-таки ближе, чем Господь, у нас никого нет. Он настолько близок, что мы даже не в состоянии Его разглядеть.