Филипп Майер - Сын

Но это было выше ее сил. Никакие фотографии не передавали истинного размера строений, нависавших над улицей, — они, казалось, готовы были рухнуть в любой момент и придавить насмерть юную леди, если такси не разделаются с ней раньше. В ушах звенело от шума машин и людских криков, сердце бешено колотилось; Джинни смогла немного успокоиться, только когда села в поезд до Гринфилда. Оказавшись вновь среди лесов и пастбищ, разглядев вдали несколько пасущихся коров и овец, она с облегчением подумала: ну хотя бы об этом я кое-что знаю. Будет о чем поговорить с новыми одноклассницами.

В Гринфилде ей многое понравилось. Старинные каменные здания с высокими покатыми крышами, увитые плющом стены, рассеянная пелена солнечного света — здешнее лето словно зима в Техасе, — густой лес и бескрайние поля, начинавшиеся сразу за кампусом. Она и не подозревала, что существует столько оттенков зеленого, что дожди могут идти так часто, а земля бывает настолько влажной. Кампус построен всего сорок лет назад, но ему легко можно было дать и четыреста, так густо виноградные лозы увили фасады зданий, а ветви деревьев касались окон самых верхних этажей. В те редкие моменты, когда она была предоставлена сама себе, легко было почувствовать себя важной особой, как будто сейчас она окажется в толпе принцев или сыновей премьер-министров, — теперь-то она знала, что все они будут англичанами, а вовсе не испанцами. Но чаще она подумывала, что вообще-то не хочет оказываться в толпе, а сама предпочла бы стать премьер-министром, — ничего невозможного, времена меняются. Она воображала, как пишет письма своим верным гражданам, сидя за огромным старинным деревянным столом.

Впрочем, в одиночестве она оставалась не часто. Распорядок дня был суров: колокол, возвещавший подъем, завтрак, молитва, уроки, обед, уроки, спортивные занятия, ужин, домашние задания. Ровно в одиннадцать выключали свет и по коридорам с проверками ходил дежурный преподаватель.

Соседка по комнате, маленькая еврейка Эстер, каждый день плакала перед сном. В конце недели, вернувшись после ужина, Джинни обнаружила, что соседка и все ее вещи исчезли. Отец Эстер владел заводами в Польше, но потерял все с приходом нацистов; чек за ее обучение оказался недействительным. Джинни переехала в другую комнату, поуютнее. Новую соседку звали Корки, она была робкой, но милой девочкой и, в отличие от Эстер, чувствовала себя в новой школе вполне комфортно. Знакома была со всеми, но, как обратила внимание Джинни, дружила с немногими. Корки была высокая и широкоплечая, как канадский лесоруб, и, похоже, смирилась со своей внешностью — с вытянутым лицом, которое никогда не станет симпатичным, с красными шелушащимися губами, с жидкими и тусклыми волосами. Судя по старомодной, потрепанной одежде и безразличию к собственной наружности, Корки была из бедной семьи. Поэтому Джинни старалась по-своему позаботиться о ней — украдкой таскала для нее сладости из столовой, как когда-то носила простоквашу для отцовских вакерос.

Однажды в понедельник за обедом девчонки спросили, кто ее соседка, и она ответила: Корки Халлоран.

— А, великая Сапфо? — усмехнулась Топси Бэбкок.

Маленькая красивая блондинка со светлой кожей и улыбкой, которая включалась и выключалась, как светофор. Иногда улыбка означала одобрение, но гораздо чаще — категорическое осуждение, а Топси была из тех, кого не хочется разочаровывать. Остальные девчонки за столом рассмеялись, и Джинни с ними за компанию, хотя и не поняла, в чем тут дело.

— Она училась в Спенсе, но, говорят, проводила слишком много времени с одной девочкой, если ты понимаешь, о чем я.

— Вот послали бы ее в Сент-Пол — ей там самое место!

Все посчитали идею ужасно забавной. Джинни просто согласно кивнула.

На следующие выходные Корки пригласила нескольких подружек в гости к себе домой; она жила, как оказалось, всего в сорока минутах езды от школы. К удивлению Джинни, среди гостей оказались многие из тех, кто потешался над Корки за обедом, — Топси Бэбкок, Натали Мартин, Кики Фелл и Бутси Элиот. Джинни думала, что за ними приедет какой-нибудь старый драндулет или даже грузовичок, но их встречал водитель в униформе на громадном семиместном «паккарде».

— Ты ведь общалась с той еврейкой, да? — спросила Кики, темноволосая версия Топси, разве что стриженная коротко, по-мальчишески. И еще говорили, что ей делали пластическую операцию, чтобы укоротить нос.

Со времени приезда в Гринфилд Джинни все больше времени проводила у зеркала, изучая собственную внешность. Нос у нее вполне прямой, но глаза какие-то невыразительные, цвета дождя и тумана. Острый подбородок, высокий лоб и шрам над бровью — она им очень гордилась, потому что шрам был точно такой же, как у братьев, — больше пристали бы мужчине. Шрам глубокий, невозможно не заметить.