Джинни Эбнер: Королевский тигр

Пытаясь схватить это мимолетно задевшее его ощущение, он принялся ловить его на удочку разума, бросая наживку понятий и дефиниций, но на крючок ничего не попалось. Он почувствовал себя так, словно, следуя мгновенному безотчетному импульсу, запустил руку в воду, чтобы поймать золотую рыбку, и вот теперь брезгливо вытащил руку из воды, замочив чистую манжету, — рыбка ускользнула. И в результате он только выставил себя на посмешище.

Невольно он оглянулся по сторонам, поправил галстук и, как бы настаивая на своем праве быть таким, какой он есть, надел шляпу, которую до тех пор нес в руке, затем нарочито размеренным шагом направился дальше.

Да какое ему дело до этого жирафа! Без малейшего ущерба для себя можно прожить весь свой век, даже не подозревая о том, что где-то на свете водятся жирафы, крапчатые экзотические плоды на длинных колеблющихся стеблях, которым свойственно, вдруг испугавшись чего-то, пускаться наутек.

Ведь в конце концов, он не лев на охоте и не сторож зверинца, он — доктор Карл Клингенгаст, председатель двух научных обществ, врач широко известной клиники, что на Розовом холме, женат, гражданин Австрии, католического вероисповедания, сорока лет от роду и метр семьдесят ростом. Слава Богу…

«…Что я не такой, как они?! Да кто это "они"? Какие еще "они"? Уж не жирафы ли?» — подумал он, окончательно сбитый с толку.

А дальше его мысли пустились вскачь, как шахматный конь. «Вполне возможно, что меня так ожесточает против Мелитты как раз наше с ней огромное сходство — разве может кто-нибудь все время смотреть на свое зеркальное отражение?» Но эту мысль он тут же отбросил без обиняков: «Глупости! Разве я хочу, чтобы у моей супруги была пятнистая шея и подвижные заячьи уши на стебельках?» Увы, шахматному коню приходится долго кружить, чтобы сложными обходными путями вернуться к тому месту, откуда началась скачка.

Но тут его спасло от навязчивых размышлений некое событие внешней жизни. Впереди была кучка народа, и люди взволнованно теснились вокруг какого-то центра; подойдя ближе, он увидел в толпе мужчину в форменной фуражке и со служебным значком на лацкане куртки, который держал на руках мальчика, причем тот был уже далеко не таким малышом, каких носят на руках.

Чувства доктора были вышколены так, что немедленно доносили мозгу обо всем, что могло иметь отношение к врачебным обязанностям.

— Что случилось? — спросил он, подойдя.

— Малыш спрыгнул с барьера и расшибся, — ответил кто-то.

Клингенгаст протолкался вперед и снял шляпу перед сторожем:

— Я врач.

Мальчик был бледен, но не плакал и не стонал, он только уставился на сочувствующую публику и врача неподвижным и мрачно-угрюмым взглядом своих раскосых желтоватых глаз.

— Думаю, ничего страшного, — сказал сторож. — Но все-таки будьте так добры, пойдемте со мной, надо посмотреть, нет ли перелома.

Они втроем вошли в квартиру служителя. Мальчика уложили на кровать, и едва врач взялся за его щиколотку, он немедленно попытался оказать сопротивление и начал лягаться.

— Ну-ка лежи спокойно, — велел Клингенгаст. — Сейчас все пройдет.

Он вправил вывихнутый сустав, затем сказал с одобрением:

— Молодец! Даже не вскрикнул. Ну что, все еще больно?

Мальчик презрительно фыркнул носом и не ответил. Врач начал бинтовать щиколотку бинтом из аптечки служителя.

— Это ваш мальчик? — спросил он.

— Нет. Я вообще не знаю, чей он. Иногда он помогает мне тут, у зверей.

— Как тебя зовут? — обратился врач к ребенку.

— Йозеф.

— Йозеф, и все? А может быть, у тебя все-таки есть еще и фамилия?

Предполагалось, что этот вопрос прозвучит шутливо-иронически, однако ему почти никогда не удавался такой тон, ни с детьми, ни с пациентами определенного типа, которые…

Мальчик злобно-насмешливо прищурился на него. Потом, с ухмылкой обернувшись к служителю, как бы заговорщицки привлекая того на свою сторону, сказал:

— Ишь чего придумал!

Однако у служителя и в мыслях не было потрафлять подобным затеям. Он взглядом осадил мальчишку, и тот, почувствовав отпор, наконец соизволил ответить:

— Йозеф Кутиан меня звать.

— Кутиан, вот как? Кутиан. А где ты живешь? — Клингенгаст внимательно разглядывал мальчика и словно бы что-то обдумывал.

— В Лайнце. За шлагбаумом. Наш переулок теперь никак не называется, потому что там все снесли. Кроме нашего дома.

— Это в квартале между железнодорожными путями и домом престарелых?

— Ну да.