Сергей Парфёнов - Виа Долороза

Кожухов нахмурился, – то ли обидчиво, то ли скептически, и произнес:

– Андрей Петрович, только мне-то не надо! Для меня офицерская честь тоже ведь не дырка от бублика… Другое дело, что ею пользуются всякие подлецы или мудаки, типа этого Потапова… Вспомни-ка, как ты двенадцать лет назад со своими ребятами дворец афганского шаха брал… Ты там своих парней положил, да и тебя самого оттуда еле живого вытащили, а ведь кто-то после тебя оттуда драгоценности вывозил… Тебе орден на грудь, а какая-та мразь себе карманы набила… Что? Разве не так?

Лицо у Кормухина почерствело, пошло суровыми складками, но голос остался прежним – ровным. Может только веса в нем немного прибавилось:

– Саш, мы вроде с тобой не пацаны давно… Зачем ты мне всё это говоришь?

– Да просто, Андрей, не хочу, чтобы нас с тобой развели по разные стороны баррикад… Вот и все…– ответил Кожухов.

Полковник Кормухин перевел свинцовый взгляд на товарища, – посмотрел на него пристально, оценивающе. После короткой паузы произнес:

– Чего-то, майор, тебя куда-то не туда занесло… Давай-ка мы лучше с тобой пойдем пивка попьем…

– Ладно… Давай! – согласился Кожухов. – Закрыли тему! Пойдем-ка… У меня ещё пара бутылок из нашего буфета осталось… Только ты, Андрей попомни мои слова… На всякий случай…

Аркадий оказался прав, говоря о том, как важно засветиться на телевидении…

После выступления в программе Качалова предложения на гастроли хлынули на Таликова неудержимым потоком. Для Игоря словно открылась дверь, в которую он долго и безрезультатно стучался… Теперь его вместе с его группой буквально стали разрывать на части – писали и звонили со всего Союза, приглашения шли со всех концов, от Прибалтики до Камчатки. Гастроли, интервью, съемки – всё это теперь съедало всё его время без остатка.

Конечно, во многом, что он делал ему помогал Аркадий – он взвалил на себя всю организационную работу, и находясь все время в тени, вне сцены, казалось, оставался таким же бодрым и беспечным. Со стороны создавалась видимость, что он устраивает все эти поездки, встречи, интервью легко, шутя, словно жонглируя своими связями и знакомствами… Кроме того, несмотря на то, что их мнения с Игорем иногда не совпадали и на этой почве возникали редкие конфликты, Аркадий обладал удивительной способностью как-то легко найти компромисс и сглаживать острые углы… Игорь чувствовал необходимую ему поддержку и ценил её, потому что, видел, что обрел в Аркадии не только человека, который поддерживает все его начинания, но и друга, а настоящих друзей у него по большому счету, из-за его неуживчивого, бескомпромиссного характера, было немного.

И наконец самой большой неожиданностью для Игоря стало его приглашение на передачу "Песня года", которое было своего рода заключительным аккордом в его официальном признании в качестве фаворита сцены. После этого выступления Игоря стали узнавать на улице и иногда подходили, чтобы попросить автограф. Приятное, слегка дурманящее чувство признания, осознание собственной нужности и востребованности слегка пьянило Игоря, давая ему ощущение легкости и наполняя внутренней энергией. Он почти забыл про отдых, спал по несколько часов в день, иногда урывками, в транспорте, во время переездов, но большего, казалось, ему и не требовалось – он был счастлив, счастлив от того, что жил той жизнью, о которой мечтал. Теперь, когда у него, наконец появились деньги, которые он мог расходовать на свои творческие замыслы, он старался как можно быстрее их потратить, а прежний мир, мир в котором он жил до сих пор, с его житейскими проблемами стал ему тесен и как старый костюм, был убран в старый и пыльный платяной шкаф: сами собой отошли в прошлое аранжировки для ансамбля "Арагви", как-то сама отодвинулась на второй план семья и теперь, даже, если он был не на гастролях, Игорь возвращался домой глубоко заполночь и всегда вставая по заведенному распорядку в восемь, снова торопился окунуться в закружившую его круговерть.

Его жена, Тая, переживала это отстранение болезненно, потому что видела, что та часть души Игоря, которая раньше безраздельно принадлежала ей и только ей, теперь была заполнена чем-то другим, не менее важным для него.

Раньше она всегда знала, что она является для мужа тем островком спокойствия, тихой гаванью, в которую он всегда возвращался после своих нескончаемых битв с той системой, которая давила и душила его, и теперь, когда необходимость в этой борьбе исчезла, казалось, исчезла и необходимость в ней самой, как в человеке, к которому он всегда возвращался, чтобы устало положить голову на плечо и почувствовать, что у него есть место, где его любят и ждут.