Сергей Парфёнов - Виа Долороза

За окном начинало темнеть… Осторожно, как серый кот, подкрадывался к городу холодный, ранний вечер. В просторной и светлой комнате посольства едва слышно жужжали неоновые лампы, установленные в нишах подвесного потолка, наполняя помещение холодным, голубым светом. Тихо и тоскливо, как в прозекторской…

Яков Маген сочувственно посмотрел на сидевшего перед ним сгорбившегося Аркадия Резмана и произнес устало:

– Послушайте, Аркадий… Ну зачем вам уезжать? Подумайте сами, чем вы там будете заниматься?… У вас вряд ли там получиться стать эстрадным менеджером… В Израиле эти места давно заняты, а довольствоваться работой где-нибудь в кибуцах или иметь свой маленький гешефт торговца сувенирами вы же не захотите – вы же человек творческий, человек богемы… Только, пожалуйста, не говорите мне, что вы пойдете работать куда-нибудь на стройку, я вас умоляю… Это не для вас…

Яков Маген болезненно поморщился, словно испытывал неимоверное страдание от одной только мысли, что Аркадий может согласиться на такое предложение. Аркадием между тем сидел сгорбившись и угрюмо молчал. На столе перед ним остывала чашечка с капуччино, на которую он не обращал никакого внимания, а рядом лежал листок с заявлением на выезд…

– Можно закурить? – неожиданно спросил он и посмотрел на Магена больным, затравленным взглядом.

Маген молча пододвинул ему черную пластмассовую пепельницу. Аркадий, вытащил из кармана джинсовой, на искусственном меху куртки красно-белую пачку "Мальборо", баллончик зажигалки и, выбив из твердой пачки сигарету, крутанул ребристое колесико. Яркий, огненный язычок резвым чертиком вырвался из желтого баллончика и подпалил кончик сигареты. Аркадий сделал длинную затяжку и опять безразлично уставился в одну точку. Маген расстроено покачал головой.

– Послушайте, Аркадий, – снова начал он. – Ведь насколько я понимаю все дело в ваших отношениях с Таликовым… Угадал?… – он кивнул, заметив, как у Резмана при его словах неприязненно дернулась скула. – Я догадываюсь, что вы хотите сказать… Что Таликов непростой человек, с ним невозможно работать и он портит вашу работу, ваши связи, и так далее… Ведь так? Я готов с этим согласиться, Аркадий… Только, видите ли… Не примите за упрек, но вы ведь у Таликова, в должности директора? Правильно? А помните, что слово "директор" имеет происхождение от английского "direct" – направлять?… Поэтому Аркадий… Вам всего лишь надо направить его творческую энергию в нужное русло… И все… И у вас все получится! Поверьте мне!

Аркадий ничего не ответил, – он резко встал, шваркнул придвинутым стулом, и под недоуменным взглядом Магена молча направился к выходу. Маген догнал его уже в дверях, остановил, цепко ухватив за руку.

– Подождите, Аркадий… Ну зачем вы так? Я же искренне хочу вам помочь!

Аркадий угрюмо мотнул головой.

– Я все понял, Яков Романович… Я все понял… – повторил он, стараясь не встречаться с Магеном взглядом. – Извините, я тороплюсь…

Маген осторожно отпустил его рукав и похлопал Аркадия по плечу, но вид у него сейчас был отнюдь не радостный, – наоборот, сосредоточенный и строгий.

– Я знал, что вы меня поймете, Аркадий… – сказал он, как можно уверенней. – Поверьте… Вы сейчас занимаетесь своим делом… Это ваше дело, Аркадий! Делать что-то другое у вас просто не получится… Если вы и будете заниматься чем-то другим, вы будете делать это через силу, а это не принесет вам ни денег, ни радости… И это правда, Аркадий… Простите меня, но я сказал вам только то, что должен был сказать… Давайте, я подпишу вам пропуск…

Аркадий, протянул ему белый листок с голубой полосой, – Маген на нем размашисто расписался и Резман, не попрощавшись, вышел.

Тимур Чугай стоял на снежном склоне, опираясь на лыжные палки, и задумчиво смотрел на зажатый внизу лощины небольшой курортный городок, который на несколько дней стал экономическим центром мира.

Швейцария…

Что приходит в голову при этом слове?

Тишина альпийских лугов, утонувших в дурманящем, пряном аромате трав, исключительные по своей прозрачности озера, отражающие в своей первозданной чистоте звенящую небесную лазурь, укутанный в тяжелое снежное одеяло седой Монблан, приземистые, солидные банки, ревностно охраняющие тайну своих вкладчиков, сыр – твердый и пузырчатый и самые точные и дорогие в мире часы… Вековое спокойствие и основательность…

Чугай поймал себя на мысли, что здесь в Швейцарии все кажется каким-то чересчур прилизанным и как будто игрушечным – чистенький городок с огромным блестящим блюдом открытого катка и остроконечными церквушками выглядел, как кинематографическая бутафория, где пыль начисто отсутствует, словно его пропылесосили огромным пылесосом. Впечатление неестественности усиливали флегматичные швейцарцы, которые выглядели заторможенными после взбудораженной и суетной Москвы. Чугаю даже начало казаться, что их единственными развлечениями, с помощью которых они повышают адреналин у себя в крови, являются сумасшедшая езда по извилистому серпантину идеально гладких дорог и безудержный лыжный слалом с заснеженных горных круч.