Сергей Парфёнов - Виа Долороза

Водители, прорвавшись сквозь толпу, добрались до кузовов открыли двери фургонов. А там!.. На широких деревянных поддонах (обычно на таких подвозят хлеб) аккуратно были разложены куски пиццы, бутерброды с колбасой и румяные пирожки. Рядом, в деревянных ящиках ровными рядами стояли бутылки с жестяными пробками.

Еду начали раздавать здесь же, прямо у машин. Докторская колбаса, которую за бесцветный вкус обычно называли "бумажной", после пережитых волнений казалась почти деликатесом. Илья одним из первых успел урвать себе провизию и теперь тащил это аппетитное богатство, крепко прижимая к груди.

– Смотри, надыбал! – произнес он гордо, подходя к Игорю.

Игорь, увидев зажатую в руках у Ильи пиццу, нетерпеливо сглотнул, а потом удивленно нахмурился, заметив торчащее у друга из-под мышки тонкое горлышко с желтой пробкой. Илья, перехватив его взгляд, вытащил из-под мышки бутылку и сказал:

– "Столичная"! Ребята-предприниматели обеспечивают… Выгоним коммуняк, ещё не так заживём! На-ка! – он по-братски отломил товарищу половину пиццы.

Игорь взял и алчно откусил. Пицца (теплая, свежая) сама таяла во рту. Илья голодным волчонком принялся за оставшуюся половину. Прожевав кусок, он сорвал за язычок пробку с бутылки.

– Ну… Чтоб, не по последней… – произнес он и опрокинул бутылку в рот.

Бутылка забулькала, к ее донышку побежали резвые пузырьки. Оторвавшись, Илья протянул бутылку товарищу. Игорь, сделав короткий глоток, вернул бутылку обратно. Тогда Илья укоризненно сузил глаза.

– Отстаешь, старик… – сказал он.

– Не гони! – ответил Игорь, снова принимаясь за аппетитную пиццу.

Илья ехидно прищурил глаза. Спросил:

– А знаешь, что главное в водке, старик?

– Что?

– Главное – это тара!… Потому, что каждая такая бутылка – ещё одна граната… Понял? – и Илья похлопал по бутылке, засунутой за пояс.

Но вскоре тонкий нос у него стал наливаться сизой каплей, лицо порозовело, набрякло. Икнув, он спросил:

– Кстати, старик, у тебя двушки не найдется? Надо в общагу позвонить, а то Ленка уже, наверное, психует…

Игорь порылся в карманах куртки и, вытряхнув на ладонь мелочь, протянул Илье медную монетку. Илья сжал ее в кулаке и сказал нетвердым голосом:

– Ты п-подожди… Не убегай пока… Я сейчас быстро звякну и вернусь…

Министерство обороны СССР располагалось в Москве на улице Знаменка. За помпезным фасадом с высокими коринфскими колоннами и массивным гербом СССР на фронтоне скрывался целый комплекс зданий куда менее презентабельных и помпезных: пристройки, облупившиеся стены – многие корпуса построены ещё в начале века и уже давно нуждались в капремонте.

Крюков приехал в Минобороны к вечеру. Приехал, потому что совсем недалеко отсюда, в другом здании, на Мясницкой, в полной экипировке ждала его приказа группа антитеррора "Омега". Тяжелые бронежилеты обтягивали крепкие, натренированные тела бойцов. Каждому из них уже был выдан боекомлект, включая по две дюжины гранат к подствольному гранатомету. Бойцы сидели и ждали приказа, прекрасно понимая, что приказ может быть только один – штурм Белого дома. Во дворе, за металлическими раздвижными воротами уже ждали их автобусы с занавешенными окнами. Всё было готово, но Крюков с приказом почему-то медлил… А медлил он потому, что понимал, что внезапной атаки не получится – сопротивление в Белом доме будет нешуточное, а значит понадобится поддержка армии, – по другому уже не получалось… Потому-то и прибыл он на Знаменку, – надо было обговорить с маршалом Вязовым этот непростой вопрос.

Кабинет Вязова, в который он зашел, чем-то неуловимо был похож на его собственный, на Лубянке. Огромный, облицованный панелями светлого дерева, он давил своей приземленной основательностью, с удивительной точностью передавая дух самого заведения. Позади кресла министра, вместо портрета Дзержинского, висевшего в кабинете у самого Крюкова, здесь висела огромная массивная картина в широкой позолоченной раме. На ней был изображен Ленин. Сунув пальцы в карман сюртука и склонив голову набок, вождь пролетариата беседовал с солдатом в длинной потрепанной шинели и мятой папахе. По всей видимости, сей шедевр соцреализма должен был символизировать неразрывное единение армии и власти. Крюков, ранее не раз уже видевший эту картину, посмотрел на нее сейчас несколько по иному: теперь картина приобретала сакраментальный смысл – советская власть держалась на волоске и без человека с ружьем было никак не обойтись. Крюков перевел взгляд с картины на сидевшего напротив Вязова.