Милорад Павич - Страшные любовные истории

– Кого-нибудь загрызет!

Про нее же говорили, что она красива только по четвергам и воскресеньям, что груди у нее величиной с человеческую голову (это было видно) и что на каждой груди у нее есть еще по одному человеческому лицу – на левой женское, а на правой мужское и усатое, чего, правда, никто не видел. Как бы то ни было, сводные братья утверждали, что Тия Мбо – это больше чем одно существо, пускали ей под юбку дым из своих трубок и поочередно спали с ней, говоря, что один спит с Тией, а другой с Мбо.

Все вместе они сняли квартиру недалеко от памятника Вуку и от своего факультета, куда зачислили и Тию Мбо. Дни шли парами, как близнецы или античные боги. Поначалу братья и их подруга отнеслись к еде с большой осторожностью и пили только молоко, но вскоре освоились, говоря, что Всевышний всюду о них позаботится.

Однажды зимним вечером они подстригли ногти, чтобы не брать с собой ничего черного, и спустились в подвал архитектурного факультета на первую лекцию Богдана Богдановича. Они оказались не в аудитории, а в помещении, напоминающем кинозал.

– Кругом уменьшается круг (Orbem minuit orbe), – сказал им Богдан Богданович и для того, чтобы незаинтересованные могли сразу же удалиться, всем сделал в зачетных книжках запись, свидетельствующую о том, что курс его прослушан. Но те, кто тогда не ушли, остались до конца, остались, можно сказать, навсегда.

– Красота настолько трудна и на ее создание тратится столько усилий, что, соприкасаясь с красивым, мы испытываем облегчение, сознавая, что при общем распределении энергии в мире мы оказались освобождены от известного количества труда. Чужие усилия, вложенные в красоту, сократили нашу долю усталости, избавили нас от определенной траты сил, поэтому мы и можем наслаждаться красотой. В красоте мы просто отдыхаем… По той же причине тот, кто красоту создал, не может наслаждаться ею и отдыхать в ней…

Такие слова звучали в темноте, или, может быть, таким образом слышали их студенты из Ирака, а потом началась лекция. На них обрушился поток зрительных образов, которые демонстрировали через проектор так быстро, что не было времени составить о них какое-то мнение. Вероятно, сначала студенты должны были просто глотать кадры, о природе которых ничего не знали, и этот поток обрушивался на них день за днем, неделя за неделей. Закутанные в темноту, как в пальто, они начали постепенно понимать, что перед их глазами мелькает бесконечный ряд странных зданий, точнее, планы целых городов. На первый взгляд и при столь быстром выхватывании из мрака нельзя было определить, то ли это архитектурные планы еще несуществующих зданий, то ли фотографии давно разрушенных поселений, от которых остались лишь основания. Но на самом деле это было неважно. Долгое время показ не сопровождался никакими комментариями, кроме рутинных замечаний Богдановича о том, что демонстрируется очень древний материал, которому от тысячи до нескольких тысяч лет…

Отдыхая от лекций по архитектуре, студенты из Ирака и их любовница не скучали. Их пятнистые собаки били хвостами по стульям, волосы Тии Мбо меняли запах, как только она начинала говорить на родном амхарском языке, и она выглядела более мудрой, когда говорила не на амхарском, а на только что выученном сербском языке. Левой рукой она делала на столе чертежи, а правой ногой в то же самое время под столом без единой ошибки записывала что-то в тетради. Она готовила еду ради своего удовольствия, солила пищу так, как будто солит всю комнату, утверждала, что в одно время с ней то же самое блюдо готовит где-то в Аддис-Абебе и ее мать, и будила своих любовников, когда чувствовала, что на них нападает сон под названием «Зевгар». Кроме этого сна и богатства, вытекавшего из нефтяных скважин, Терме-зи и Абу Хамид унаследовали от своих отцов и одну шахматную партию, которую в их семье играло уже третье поколение, каждый год летом, по одному ходу с каждой стороны в каждый Рамадан. Сейчас как раз приближалось это время, ноги болели, оттого что росла вторая в этом году трава; братья оставили все дела, сели за стол и принялись день и ночь обдумывать два своих хода.

– Вот докуда я допрыгался, прыгая со святого места на святое место! – причитал во время игры Абу Хамид.

– Иногда мне кажется, – говорил в ответ Ибн Язид Термези, – что дни и ночи располагаются в моем прошлом не в том порядке, в каком они приходят ко мне. Все мои прошлые ночи сливаются в памяти со всеми другими прошлыми ночами, а все дни соединяются с днями, как если посмотреть на шахматную доску наискось и соединить все черные поля с черными, а белые с белыми. Наверное, можно увидеть прошлое только с точки зрения королевы или слона: соединив наискось дни или ночи в тот или другой ряд. Настоящее же с его последовательностью дней и ночей видится из перспективы короля, ладьи и пешек. Причем король, ладья и пешка не видят ничего, кроме настоящего. Королева же видит и настоящее, она единственная фигура с двойным зрением. А будущее видит только конь, он способен видеть настоящее на две трети, а будущее на одну треть своего кругозора… К сожалению, мы не кони…