Таня Малярчук - «Лав – из» (сборник)

Когда-то, во времена моего светлого постсоветского детства, были такие турецкие жвачки «Love is…». Они не выдерживали никакой конкуренции с «Дональдом Даком» и «Турбо». Обыкновенная резинка, ароматизированная, что симптоматично, клубничкой. Меня мутило уже на первой минуте спринтерского пережевывания. Но производители «лав-изок», очевидно, заботились совсем не о вкусе или запахе. Своей, на первый взгляд, ненужной и неприметной деятельностью они возвращали деморализованное общество в лоно вечных духовных ценностей. Обертки, ради которых, собственно, и покупались «лав-изки», предлагали целую коллекцию определений любви. Простенький комиксообразный рисунок с мальчиком и девочкой в разных ситуациях и – не побоюсь этого слова – позах. И – неизменно – универсальная истина типа: любовь – это когда что-то мешает сосредоточиться; любовь – это когда кто-то несет твои лыжи; любовь – это сердце одно на двоих; любовь – это первопричина нашего появления на свет…

Все мои друзья, особенно мальчишки, носились с «лав-изками», словно с «Камасутрой» или журналом «Плейбой». В школе, на переменках, самые заядлые фанаты собирались вместе, чтобы почитать друг другу свои определения любви. За одну «лав-изку» можно было выменять, например, бутерброд с колбасой или два яблока, однако те, кто поддавался такому искушению, тяжко потом об этом жалели.

Представьте себе поколение украинских детей, которые не догадывались о существовании апельсинов и компьютеров, но точно знали, «Что такое любовь» – «Love is…».

Я, как всегда, все пропустила. Жвачки «Love is…» вдруг исчезли, и у меня не осталось ни одного экземпляра. Им на смену пришел более модерновый вариант – «Hate is…», который, в принципе, логически продолжал тему. Те же самые мальчик и девочка. Внизу – вердикт: ненависть – это когда ты не можешь смотреть на нее без оптического прицела.

…Помню одного не очень старого деда, который пьяным лежал на скамейке в центре крошечного западноукраинского городка и кричал: «Где любовь?! Где любовь?!»

Весь городок пришел посмотреть на этот концерт. Дед выступал несколько дней. Лежал на скамейке, не просыхая (не представляю, каким образом он пополнял запасы алкоголя в крови), беспрерывно повторяя одно и то же: «Где любовь?!» Праведные женщины толпились возле него, и каждая по-своему отвечала на его вопрос:

– В жопе.

– В Америке твоя любовь.

– На кой она тебе вообще сдалась?

– Такой старый, а туда же – любви захотел…

Маленькие дети бросали в деда яблоки, а то и камни. Бегали вокруг как чертенята, тыкали пальцами, срывали с головы картуз, стаскивали башмаки. Сцена, достойная таланта великого режиссера.

Под конец дед немного сменил репертуар. Последние слова, которые я помню, были приблизительно таковы: «Где любовь? Где жизнь моя?..» Я почти уже забыла эту историю. Сейчас та, что воспитывалась на жвачках «Love is…», вслед за пропойцей-бродяжкой готова повторять: и где же она действительно, где?.. Покажите мне хоть одного человека, который и вправду любит. Покажите мне хоть одного, которого любят на самом деле.

Ни шагу за границы жанра. Есть двое влюбленных – он и она, есть альтернативный фактор, угрожающий их общему счастью, есть драматическая ситуация, беспощадный конфликт, доходящий до кульминации, и катарсис со слезами и трупами. Влюбленные должны действовать, должны бороться, они обязаны вести себя как герои, иначе их любовь и их жертвы никому не интересны.

А неинтересного вокруг предостаточно. Наши знакомые, неудачники и слабаки, только и делают, что влюбляются, только и делают, что проигрывают. Все происходит тихо и без боя. Действующие персонажи, не решаясь на поступок, обреченно сидят друг подле друга и вяло имитируют сумасшедшую страсть. Их ромеоджульеттовский диалог можно передать двумя фразами: «Я тебя люблю» – «Я тебя тоже нет». Это не любовь. Мы так не договаривались, Боженька.

Я уже несколько дней мучаюсь, пытаясь вспомнить какую-нибудь реальную любовную историю. Так, чтоб это было сильно, искренне и до конца. Пусть она будет одна-единственная, но чтоб я могла рассказывать ее направо и налево, детям и внукам. И ничего не могу вспомнить. Боюсь, любовь – это совместный проект Шекспира и голливудских продюсеров. То, что мы принимаем за любовь, на самом деле – всего лишь страх остаться в одиночестве.

Хотя порой все выглядит гораздо проще. Возможно, мы любим и продолжаем любить из жалости к себе.