Ингеборг Бахман - Малина

Наступит день, когда люди вновь откроют для себя саванны и степи, когда они устремятся туда и положат конец своему рабству, под высоким солнцем к людям выйдут животные, отныне свободные, и все они будут жить в согласии — гигантские черепахи, слоны, зубры, а короли джунглей и короли пустыни сойдутся с освобожденными людьми, будут пить из одного источника, будут дышать очищенным воздухом, не станут терзать друг друга, это будет началом, вся жизнь откроется перед ними.

Я зову: «Счет, пожалуйста!» Обер-кельнер Карл радостно откликается: «Сию минуту!» — и исчезает. Я слишком несправедлива, я комкаю бумажную салфетку, на которой написала обрывки фраз, тонкая бумага размокает в кофе, выплеснувшемся на поднос. Я хочу сейчас же пойти домой, хочу на Унгаргассе, я прощу Лину, Лина простит меня. Она выжмет мне апельсиновый сок и сварит кофе. Вся жизнь нас не ждет. Она идет.

Я уверена, что днем могу спокойно пройти мимо дома 9, во всяком случае, по другой стороне улицы. Я уверена также, что могу на минутку остановиться, ведь г-жа Агнес убирает у Ивана по утрам, потом ей надо идти к двум другим одиноким жильцам. Дворника с женой из Иванова дома на улице тоже не увидишь, они не обмениваются новостями с супругами Брайтнер из дома 6, только г-жу Агнес я время от времени вижу у дверей моего дома, поглощенную доверительной беседой с г-жой Брайтнер. Но на сей раз перед домом 9 стоит машина Ивана, и она поставлена там не случайно, как я подумала поначалу: из дома как раз выходит Иван и направляется к машине, я норовлю быстро пройти мимо, но Иван с его зоркими глазами уже меня заметил, он машет мне и зовет, я, сияя, бегу через улицу, — что это он тут делает в такое время, когда, как я думала, он сидит у себя в конторе, но я вмиг перестаю сиять: на переднем сиденье, на котором я сиживала уже не раз, сидят, тесно прижавшись друг к другу, две маленькие фигурки, вот они высовывают головы. Иван говорит:

— Это — Бела, это — Андраш, извольте-ка поздороваться!

Но «gyerekek», как называются эти дети вместе, не здороваются и не отвечают, когда я в растерянности спрашиваю, говорят ли они по-немецки, они только начинают смеяться и шептаться друг с другом, я ни слова не понимаю. Значит, вот они — дети Ивана, с которыми я так хотела познакомиться и о которых кое-что знаю, например, что Бела старший из них и уже ходит в школу; я смущенно переговариваюсь с Иваном и уже не помню, что собиралась делать, куда хотела пойти, ах да, в автосервис на Унгаргассе, в верхней части улицы, там осматривают мою машину, заливают масло, и, возможно, она уже готова, я все время путаюсь, наверно, мне придется, если машина не готова, поехать на такси в Девятнадцатый район навестить приятельницу, кстати, больную приятельницу.

— Это мне, в общем, по дороге, — говорит Иван, — мы можем тебя подвезти, мы тебя подвезем! — Иван не сказал: «Я тебя подвезу». Он что-то говорит детям по-венгерски, подходит к машине с другой стороны, вытаскивает ребят и, открыв заднюю дверь, заталкивает их на заднее сиденье. Я не знаю, мне бы сейчас не хотелось, лучше бы пойти в автосервис или взять такси. Но как я объясню Ивану, что на меня это свалилось слишком неожиданно? Он говорит:

— Так садись же!

Пока мы едем, я не мешаю говорить Ивану, иногда оборачиваюсь, я должна найти первую фразу, я не готова. Я не стану спрашивать Белу, в каком он учится классе, в какой школе, не стану спрашивать детей, как они поживают, что больше всего любят делать, во что играют и правда ли, что они любят мороженое. Об этом не может быть и речи. Ребята поминутно перебивают Ивана: «Ты видел? Смотри, фиакр! Ой, трубочист! Ты кроссовки не забыл? Смотри-ка, «альфа ромео»! А у этого зальцбургский номер! А вон тот — американец?» Иван рассказывает мне про свой трудный день, ужасно много работы, между тем он дает быстрые и точные ответы на вопросы сзади, а мне говорит про «мало времени», про трудности, ему как раз сегодня пришлось вести детей к зубному врачу. Доктор Хеер удалил Беле зуб, Андрашу поставил две маленькие пломбы. Я оборачиваюсь назад. Бела разевает рот во всю ширь, делая гримасу, Андраш хочет сделать то же самое, но начинает смеяться, и тут меня осеняет, я не спрашиваю, больно ли было и мягкие ли руки у доктора Хеера, — я тоже разеваю рот и говорю:

— А у меня он вырвал зуб мудрости, у меня уже есть зубы мудрости, а у вас еще нет!

Бела кричит:

— Ой врет!

Вечером я говорю Ивану:

— А ведь дети на тебя совсем не похожи, разве только Бела немножко, если б не его взъерошенные каштановые волосы и светлые глаза, сходства было бы больше!