Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Более ранние произведения, вошедшие в книгу, представляют качественно иную эпоху, когда Словения входила в состав многонациональной Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ), развивавшейся по пути так называемого «самоуправляющегося социализма». Так, в «Раздвоенном портрете» Андрея Хинга (1925–2000) и «Сторожевой вышке» Бено Зупанчича (1925–1980) поднимаются вопросы неприятия мещанской морали. В новелле «Усталые боги» скандально известного, но и одного из талантливейших словенских писателей Витомила Зупана (1914–1987) показано столкновение не просто двух поколений, одно из которых на себе перенесло все тяготы военного времени: внешне спокойное и благополучно-цивилизованное поколение маменькиных и папенькиных сынков закладывает фундамент будущего агрессивного потребительского общества. Также написанные после войны «Туман» Данило Локара (1892–1989) и «Кузнец и дьявол» Цирила Космача (1910–1980) отличаются надвременным характером, их главные герои — простые крестьяне, близкие земле, природе, отмеченные духовным здоровьем. Пожалуй, «Кузнец и дьявол» — самое жизнеутверждающее, пышущее светлым весельем произведение во всей книге.

Тема Второй мировой с особой силой звучит в новелле «Тяжкий шаг» Франце Бевка (1890–1970). Полон историческими аллюзиями и предупреждениями рассказ Юша Козака (1892–1964) «Театральная костюмерная», написанный в 1940 году, то есть за год до оккупации Словении, и средствами эзопова языка осуждающий текущую политику: «Дружба — это отравленный клинок, и все альянсы — лишь фрак на покойнике». Ведь уже был кровавый опыт — Первой мировой войны: война «с особым тщанием отбирает самых сильных и красивых» (И. Цанкар «Господин капитан»). Войне, до неузнаваемости меняющей внутреннюю суть главного героя, и первым послевоенным годам посвящена и новелла Ц. Космача «Человек на земле». Побывавши в российском плену, где влюбился в бескрайние пшеничные поля Украины, и вернувшись наконец домой, он пытается устроить свою жизнь на новый лад.

Новеллы Милены Мохорич (1905–1972) и Владимира Бартола (1903–1967) обращены к городским сюжетам. «Декадентская история» Мохорич — это интимная история женщины, через всю свою жизнь пронесшей образ идеального мужчины — своего отца, — пытаясь со многими найти хотя бы подобие той чистой детской любви.

Включенные В. Бартолом в сборник «Аль Араф» «Рождение джентльмена», «Странность сатирика Хмелякова» и «Неудачник» повествуют о русских эмигрантах в Париже, везде возникает так называемая «женская» тема. Новеллы полны иронии по отношению к описываемым людям, однако в русских образах проскальзывает и нечто сатанинское, возможно из-за того, что рассказчик никак не может увязать их со своим мировосприятием. Им присуща склонность к авантюризму и к философствованию, пренебрежение обстоятельствами и мнением окружающих, стремление к легким победам и любовь к прекрасному полу, но главное — несоответствие общепринятым нормам поведения.

Мир декаденствующей элиты у В. Бартола и М. Мохорич противопоставлен миру низов Прежихова Воранца (1893–1950) и И. Цанкара. Совсем не похожие по характеру и сюжетам, все-таки все они наполнены живыми человеческими эмоциями, жизненной энергетикой и пока еще не заражены безверием и равнодушной агрессивностью. Написанный еще до Первой мировой войны «Бродяга» (1912) Прежихова Воранца, а также «Майская прогулка» и «Петер Клепец» Цанкара обличают низменность человеческих желаний, холопство и стяжательство. Заключают книгу печальные, одновременно жестокие миниатюры Цанкара «Ее портрет» и «Чашечка кофе», посвященные матери писателя, нежность и благодарность к которой тот хранил в своей душе всю жизнь.

Именно жанры «малой» прозы способны весьма быстро реагировать на любые перемены в человеческом обществе. В эмоциональных колебаниях и неопределенности, нашедших отражение и в произведениях, составивших эту книгу, выкристаллизовывается обновленная гуманистическая направленность словенской литературы, постоянно продолжаются не только искания человеком самого себя, но исследуются пути принятия им новых решений. В основе словенской новеллы — частная человеческая история, ведь все в этом мире относительно, а верить можно лишь непосредственным ощущениям человека, которые воспринимаются в определенное время и в конкретной ситуации, «здесь и сейчас». В течение ста лет проблематика внешне обновилась — парадокс, но по существу она остается прежней, традиционной. Табу больше не существуют, однако, их отсутствие не вызвало в литературе кардинального расширения или изменения тематики. Как и прежде, в центре остаются неизменные человеческие темы: любовь, понимание, страх и одиночество, детство и старость. Ирония чаще всего появляется там, где присутствует какая-либо догма, основывающаяся на некоем общем национальном или вообще человеческом ценностном «авторитете». Превалирует общегуманистическая направленность, которая не позволяет принижать человека как такового, несмотря на его национальную, гендерную, социальную и любую иную принадлежность. Гуманистическая направленность по сей день остается краеугольным камнем литературы, взращенной европейской цивилизацией.