Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

— Унижение, — ответила г-жа де….

Этот ответ, удивив г-на де…, вынудил его пересмотреть свое отношение к поведению жены.

— Вы хотите сказать, что страдаете оттого, что вас разоблачили? — спросил он.

— Вы совершенно правы, — ответила она.

Однажды ему пришлось изведать подобное унижение, и он знал, что излечиться от него почти невозможно.

— Когда я был ребенком, — начал он, — мне случилось солгать своему наставнику — человеку, которого я считал своим другом и который мне доверял. Он уличил меня в обмане, и мне пришлось сознаться. Мне было так стыдно, что я чувствовал себя несчастнейшим созданием на свете. Я продолжал любить его, но не смел взглянуть ему в глаза и стал его избегать. Я чахнул, мечтал сбежать из дома и в конце концов уговорил родителей отдать меня в коллеж.

Г-н де… подумал, что жена его страдала не от неразделенной любви, а оттого, что ее хитрости вышли наружу и стали известны и другу, и мужу, и, как следствие, привели к тому, что она лишилась украшения, которое, повези ей чуточку больше, осталось бы с ней.

— Я сочувствую вашему положению, — сказал он, — но поверьте: время и откровенность исправят дело. Что касается посланника, то вы злоупотребили его дружбой, превратив его в сообщника; вы несправедливо подвергли его опасности, и это весьма прискорбно. К счастью, его знание женщин приучило его к здравомыслию. Мы с ним объяснились. Он не держит на вас зла, но я понимаю, почему вы его избегаете. Успокойтесь и давайте больше не возвращаться к этой теме.

Итак, к концу разговора г-н де… уверился, что не посланник уклоняется от встреч с г-жой де…, но, напротив, г-жа де… старается видеться с ним как можно реже.

Как и все резонеры, г-н де… ошибался. Он высказал пожелание, чтобы посланник возобновил свои визиты, и г-жа де…, вдохновленная надеждой отчаяния, стала поджидать удобного предлога для объяснения, готовая открыть свое сердце человеку, в самой вежливости которого по отношению к ней не оставалось ничего, кроме презрения. Несколько дней спустя он обедал у них. Заговорили о санной прогулке, устраиваемой в четверг, и она спросила, намерен ли он принять в ней участие.

— Непременно, — отвечал он. — Надеюсь, и вы там будете?

— Нет, — чуть слышно отозвалась она. — Я теперь не могу без слез думать о четвергах, проведенных в деревне. Надеюсь, вы меня понимаете?

Посланник сделал вид, что не расслышал ее слов, но на следующий день, ближе к вечеру, явился к ней с визитом. Г-жа де…, не ожидавшая его прихода, встретила его с робостью, впрочем, не скрывая радостного возбуждения. Она протянула ему навстречу обе руки, но он лишь прикоснулся губами к кончикам ее пальцев.

— Прекраснейшая и очаровательная из женщин! — произнес он. — Мне бы хотелось покончить с возникшим между нами недоразумением.

— Недоразумением? — воскликнула она. — Это ужасно! Но говорите скорей, потому что я тоже хочу многое вам сказать.

Посланник стоял, прислонившись спиной к белой изразцовой печи, на фоне которой его высокая фигура выглядела строго и значительно.

— Присаживайтесь, — пригласила она.

— Нет, — отказался он, — если позволите, я останусь стоять.

Растерянная и встревоженная, она предложила ему чашку чаю, которую он согласился принять. Они продолжали стоять рядом, молча помешивая ложечками в чашках.

— Вы ничего не говорите, — не выдержала г-жа де….. — Но вы здесь, и мне больше ничего не нужно. Люди молчат, когда слишком многое должны сказать друг другу. Давайте же молчать и смотреть друг на друга. Мне кажется, я все поняла…

— Я лишь собираюсь с мыслями, чтобы быть по возможности кратким, — прервал ее посланник. — Сударыня, обманув меня, вы задели во мне чувство, которое сами вызвали к жизни и над которым хранили власть. Вы вынудили его отступить — и вам больше не следует на него рассчитывать. При воспоминании о некоторых событиях оно воспламеняется, но при воспоминании о других — покрывается льдом и гибнет.

— Я не совсем вас понимаю — пробормотала г-жа де….

— Скажите, разве не вы бестрепетно согласились принять от меня подарок, который для вас не был вполне свободен от прошлого?

— Но у меня не было никакого прошлого! — закричала она. — Для меня существовали только вы! Ведь я же продала это украшение!

— Это ничего не меняет, — продолжал он. — Вы не отказались его принять. Но едва вы получили его из моих рук, как тотчас же воспользовались им, чтобы обмануть меня, желая, чтобы ваш муж думал, что этот подарок — его. Вы сыграли злую шутку с нами обоими, нимало не заботясь ни о нашей чести, ни о моих чувствах.