Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

Незнакомка. Он чувствовал, как от ее присутствия в доме под угрозой оказывается каждая секунда его жизни. Она не только все изменила, она к тому же грозилась все разрушить. Он видел ее повсюду: в салоне, макающей свое печенье в вино. «Ах! Тогда я еще был счастлив» — подумалось ему. Видел ее на лестнице, в коридоре, в ванной, где ее ноги оставили на плиточном полу матовые следы. Он испытывал перед ней больший страх, чем перед привидением. Заключенная на чердаке, она со своими чарами нависла над всем домом. Ландрекур слышал ее слова: «Какое невезение, особенно для вас… Быть вдовой — это значит чувствовать себя менее одинокой… Тогда вы знаете гораздо больше меня… Я скажу, что вы меня похитили… У меня все горло в огне… Ваша невеста? О! Тогда мне вас жаль».

«Завтра надо уехать, — мысленно сказал он себе, — завтра нужно уехать во что бы то ни стало». Прежде чем лечь спать, он окинул взглядом свою постель, беспорядок которой красноречиво свидетельствовал о том, с какой стремительностью он покинул дом сегодня утром. Тяжко вздохнув, он бросился на нее, натянул одеяло на голову и больше не шевелился.

Между тем Жюльетта не спала. Растянувшись на матрасе в центре довольно обширного, но убого обставленного пространства, она слушала, как дождь стучит по стеклам слуховых окон, и вглядывалась то в глубокие тени, мелькавшие вокруг нее, то в пламя свечи, которое время от времени колебало чье-то таинственное дыхание. Так она бодрствовала несколько часов, а затем встала и со свечой в руке начала исследовать чердак, у входа пустой, а в глубине хаотически заваленный ненужными вещами. Это помещение, такое же длинное и такое же широкое, как сам дом, имело четыре слуховых окна, расположенных друг против друга у самого ската крыши. Два из них выходили во двор, а два других — на поле.

Если не считать большого количества пустых ящиков, высокого зеркала и буфета, а также железного каркаса кровати, нескольких тюков ткани и стопки старых газет «Воскресный Галл», Жюльетте на глаза попадались лишь выщербленные тарелки, разбитые кувшины и другие такого же рода предметы, которые собственно уже почти и не являются предметами, — разнородный хлам, все то, что небрежно оставляют и забывают, а пыль покрывает подвижной, наводящей ужас вуалью. Девушка вспомнила один рассказ г-жи Валандор, который та охотно повторяла после дня, проведенного за картами у той или другой из своих подруг: «Откровенно говоря, я чувствую себя в своей тарелке только у себя дома. Уф! Только здесь я могу глубоко вздохнуть. Жюльетта, ты и представить себе не можешь, что тигр в натуральную величину не так страшен, я не преувеличиваю, как увеличенная в тысячу раз в микроскопе пылинка. Мне довелось случайно в этом убедиться, когда я была у одного профессора, который время от времени ловил самые невидимые из пылинок и показывал своим ученикам, и мне не стыдно даже признаться, что у меня вырвался крик. Напрасно профессор говорил мне: «Успокойтесь, это всего лишь крохотная пылинка». Я не постеснялась ему ответить: «Крохотная? Вы что смеетесь надо мной? Разве можно назвать ее крохотной? Когда она увеличена в тысячу раз, она совсем не крохотная, а просто огромная, или я вообще ничего понимаю». Это был удачный ответ. Даже твой отец, хотя не будем о нем вспоминать, первым сказал по этому поводу, что у меня острый ум. Поверь мне, пылинка — это чудовище с десятью головами, с мягким телом, наполовину летающее, наполовину ползающее, похожее и на водоросль, и на дракона. Я не понимаю, как у большинства людей хватает смелости жить в подобном зверинце».

При воспоминании об этих словах Жюльетту охватили отвращение и страх. Ей захотелось немедленно уйти, убежать и бежать до самого своего дома, до своей комнаты, где мать, несомненно, поставила бы несколько из присланных князем огромных букетов. Затем перед ее внутренним взором вдруг предстал сам князь, такой, каким она его видела в первые дни их знакомства.

В душе ее внезапно пробудились те самые чувства, которые она испытывала тогда. Она снова была неравнодушна к его обаянию, представительности, к его авторитету. Она слышала его голос, рассказывающий ей о своей покрытой горами и лесами стране, о доме, который она могла бы обставить по своему вкусу, и, обретая снова, в упоении от такой великолепной победы, все те удовольствия, которые несло с собой удовлетворенное тщеславие, вновь видя словно наяву все, что она только могла себе вообразить, — летние прогулки и осенние возвращения, визиты молодых и пожилых господ, всех в равной мере замечательных, всех до единого в нее влюбленных и каждый вечер собирающихся вокруг ее шезлонга — она испытала такое смятение, что пожалела о князе и даже подумала, будто потеряв его, она потеряла саму себя, причем навсегда. Ее мысль вернулась к г-же Валандор: «Ты должна только радоваться тому, что ты не влюблена. Поверь мне, дитя мое, что это гарантия счастья. Ты хотела бы творить сама свою жизнь? Прекрасно, моя дорогая, тогда я спрошу тебя, кто еще, кроме князя, может предоставить тебе такую возможность?»