Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Брих вскинул голову и поглядел на Бароха.

— Вы сказали — коллаборационистом? Это слово имеет плохой привкус в нашей стране, пан директор!

— Знаю, — невозмутимо отозвался Барох. — Хотя первоначально оно не имело такого смысла. В данном случае я сознательно употребил его… имея в виду ваше благо, друг мой. Но оставим этот вариант в стороне. Есть и другие возможности у человека с вашими данными. Не хочу, однако, вас ни на что уговаривать, у порядочных людей могут быть разные убеждения, а я сторонник терпимости.

— Мог бы я узнать, что это за другие возможности, пан директор?

Барох вдруг замолк, пристально и словно в размышлении глядя на собеседника, потом соскочил со стола, вырвал листок из блокнота, начертил на нем золотым пером несколько слов и подал недоумевающему Бриху.

— Ничего особенного, всего лишь мой лондонский адрес. Разбираете почерк? Фамилию я не пишу, вы ее знаете, имя мое — Оскар. Этого достаточно. Ну, берите, берите, я ничем не рискую, это только адрес, могут быть обстоятельства, при которых он вам пригодится. Мне хочется этим показать, что я отношусь к вам по-дружески, и, быть может, немного компенсировать разочарование, которое я вам, против своей воли, принес.

Брих взял листок и молча положил его в бумажник.

— Итак, мы условились быть взаимно откровенными, не правда ли? — спросил Барох.

— Да… — вздохнул Брих. — Но не знаю, что я могу вам сказать…

— Хотя бы и ничего, не в этом дело! — со смехом прервал его Барох. — Бывали вы когда-нибудь на Западе?

— Если не считать подневольного пребывания в Германии, где бомбы падали мне на голову, — нет.

— Ну-с? — Барох положил руки на стол, уставился на Бриха и выжидательно замолк. Молчание становилось напряженным. Брих наклонился и хрустнул пальцами.

— Не знаю, что вам сказать, пан директор. Мне все это кажется более сложным. Во многом я с вами согласен… вполне согласен! Все же… нельзя закрывать глаза. Я просто не представляю, что мог бы эмигрировать… Ведь здесь моя родина… подумать только, чем была для меня Прага в годы войны… Я бежал сюда из Германии…

Страна и город действительно прекрасны.

— Кроме того… кое-что здесь изменилось к лучшему. Стоит только оглянуться, чтобы увидеть, что многие люди, пожалуй, большинство, ждут, что именно теперь все пойдет на лад… Пусть даже меня лично и не…

— Правильно, друг мой! Остается маленький вопрос: кому будет лучше? Боюсь, что отнюдь не юристам. И вообще не интеллигенции. Стоило бы вспомнить о советском примере, но мы, конечно, можем и не заимствовать его, обстановка у нас, да и во всем мире, сейчас иная… Кстати, считаете ли вы нынешнее соотношение сил на земном шаре окончательным? Я — нет! Интеллигенция — по крайней мере настоящая, непродавшаяся, готовая никогда не служить насилию и бесправию, — она не поддерживает нынешний режим. Есть, разумеется, и другая, их интеллигенция, этого я не оспариваю. Пора решать, вы на распутье, мой дорогой. Я не сомневаюсь, что режим постарается использовать каждого специалиста, привлечь даже тех, кто пойдет на это с оговорками. Но все это только на определенный, ограниченный срок — до тех пор, пока не будут созданы собственные благонадежные кадры. Видите, опять это словечко «пока». Вы с вашими способностями в любой момент найдете себе применение где угодно. Но в один прекрасный день… Ладно, оставим эту тему, вы еще сами поразмыслите обо всем. Кстати, мы ведь встретились не для того, чтобы дискутировать, правда?

На столе зажужжал телефон, прервав Бароха. Он снял трубку, сказал несколько слов и обратился к неподвижному Бриху.

— Ну, друг мой, мои обязанности призывают меня. — Улыбаясь, он встал. — Извините и не обижайтесь. Кстати, по-моему, мы уже переговорили обо всем. Остается только пожать друг другу руки, и я пожелаю вам всяческого успеха. Не сомневаюсь, что вы найдете правильный путь…

Брих вышел от Бароха с чувством человека, у которого обрушились все его воздушные замки. Он остановился на этажной площадке, сжал голову руками, словно боясь, что она лопнет от напора мыслей, потом вошел в лифт.

Постукивающая кабинка эскалаторного лифта подняла его на пятый этаж. В коридоре на Бриха натыкались люди, все они спешили вниз, на ходу застегивая пальто. Он увидел среди них Мареду, который нес на плече свернутое знамя и с кем-то разговаривал на ходу. Брих отошел в сторону, но Мареда заметил его и закричал: «Здравствуйте, доктор!»

По радио и по городской трансляционной сети было объявлено, что отставка министров принята. В течение пяти дней события все нарастали. Через кованые ворота пышного здания компании служащие вышли на асфальт мостовой и широким неровным потоком, толпясь, медленно двинулись вперед по боковым переулкам, к Вацлавской площади. Знамена, знамена, лозунги, на которых еще не просохла краска, шляпы и кепки, лица. Возгласы, общий восторг. Улица, заполненная кишащей, возбужденной толпой, словно вздохнула с облегчением после дней испытания.