Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Она решительно запретила ему ухаживать за ней, но из этого ничего не выходило. Вот и сейчас он сидит рядом в неосвещенной машине и болтает. Его не смущает, что она смотрит в окно и погружена в свои мысли. Все происходящее вокруг он, вероятно, считает развлечением, забавой, которая кончится так же быстро, как началась. Ирене казалось, что сегодня она видит Бориса иными глазами. Как только она могла прежде выслушивать его циничные рассуждения, что нынче, мол, жизнь идет ускоренным темпом и молодые люди должны, ничем не смущаясь, срывать цветы удовольствия, пока нас всех не разорвала атомная бомба! В Ирене закипали возмущение и гнев, но она упрямо молчала. Только когда Борис как бы случайно коснулся ее руки, она спохватилась и брезгливо отстранилась. Прежде чем она успела сделать ему замечание, появился Ондржей Раж.

Борис сразу отодвинулся и умолк.

— А-а, Борис фон Тайхман! — приветливо и чуть иронически сказал Раж, здороваясь с нежданным гостем. Он всегда относился к Борису с шутливой снисходительностью взрослого, не обращая внимания на то, что это бесит молодого человека. — Ну, как? Воюете у себя на факультете? Ирена, у тебя одним партнером больше. Я сегодня едва шевелю ногами. Так куда же? Попробуем в «Монако»; что скажете, господа?

Он положил набитый портфель на сиденье и нажал стартер.

Поздней ночью, проезжая по безлюдным улицам, Ондржей и Ирена думали каждый о своем. Неудачный вечер! Отзвуки политической борьбы проникли с улиц в полумрак бара и создали хмурое настроение. В каждой рюмке словно бы таилось мрачное предзнаменование. А тут еще этот болтунишка Борис! Ирена промолчала весь вечер и отказалась танцевать.

Ондра осторожно вел машину по скользкому асфальту и поглядывал в зеркальце на Ирену. Ее лицо было бледно, задумчиво, непроницаемо. Ондржей сразу понял, что у нее неспокойно на душе, и решил, что лучше не расспрашивать ни о чем. Он знал ее характер: впечатлительна, переменчива, как весенняя погода, вспыльчива и вместе мягка и мечтательна. А какая упрямая! Лобовым ударом ее не возьмешь, но, если знать ее натуру, можно мастерски играть на клавиатуре ее настроений и слабостей. Она по-детски бесхитростна: скажи ей в нужный момент доброе слово, ласково погляди на нее, и она у тебя в руках. Такую он ее и любил, нежную, хрупкую, покорную и беззаветно преданную. Иногда они ссорились, но всегда по его вине, из-за его неверной тактики, из-за его упрямства. А сегодня! Эти ее странные вопросы! Раж чувствовал в них непонятное ему своенравие, воинственное, хотя и смутное несогласие, а может быть, и больше — недоверие и подозрение.

— Ты устала? — спросил он тихо, не поворачивая головы.

Она едва кивнула и закрыла глаза.

Потом они лежали рядом под стегаными одеялами и молчали. От парового отопления веяло теплом. Раж повернулся к жене, хотел привлечь ее, но она как-то замкнулась. Ему хотелось властно подчинить ее, рассеять ее задумчивость объятиями, но он разумно отказался от этого. Ирена уклонялась сдержанно, но упорно и наконец отодвинулась от него. Ондржей слышал ее прерывистое дыхание. Он нашел ее тонкую беспокойную руку и положил себе на грудь: она любила засыпать так. Под тонкой кожей чуть ощутимо бился пульс, как бьется в руках пойманная птичка.

— Спишь?

— Нет.

И немного погодя:

— Что с тобой, Ирена?

— Я боюсь.

— Глупая, для этого нет причины. Чего ты боишься?

Она вздохнула и убрала руку.

— Не знаю. Мне кажется, что сегодня я заглянула в свою жизнь, как в колодец… Он высох…

— Братец, видно, постарался, — бесстрастно констатировал Раж, хотя в душе его вспыхнула ярость. — Родственные визиты иной раз бывают не к месту.

— Нет, не только в этом дело, Ондра! — настойчивым шепотом прервала его Ирена. — Как мы живем? Что будет дальше, ты знаешь? Я страшно боюсь, Ондра, всего боюсь! Боюсь того, что творится кругом… Я этого не понимаю, мне кажется, что я слепая или замурованная… И тебя я боюсь тоже…

Ондржей нащупал выключатель, зажег лампу и, наклонившись над Иреной, пристально поглядел ей в лицо.

— Дуришь, Ирена! Что я тебе сделал?.. Ну, хватит похоронных разговоров, девочка. У меня забот выше головы, а ты…

— Я не знаю… Не знаю, что ты, собственно, за человек… Скажи мне, что будет дальше, что произойдет… Ведь ты мой муж, и я не хочу, чтобы ты от меня что-то скрывал.

Он долго и усиленно обдумывал, что ей сказать. Наконец утвердительно кивнул:

— Ты права, сейчас не время для идиллий, нужен трезвый взгляд на вещи. Тебе он тоже нужен, Ирена! Я старался, чтобы ты не знала всей этой грязи и жестокости, всего того, что называется политикой. Но может быть, и в самом деле нужно, чтобы ты уже сейчас считалась с любой возможностью, сама видишь, что происходит. Не хочу расстраивать тебя, но скажу: мне самому страшно. Они поднимают руку на все… Улица сорвалась с цепи, могут произойти события, гибельные для нас обоих. Если они добьются своего, мы всего лишимся. За себя я не боюсь, но…