Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

— Ты сердишься?

— Нет.

— Правда?

Он молчал, не желая лгать.

— Почему ты молчишь?

— Думаю.

— О чем? Умоляю, говори. Только не молчи!

— Ни о чем. Просто так.

— Ты плохой. Что я тебе сделала? Ты злишься, что…

— Забудь об этом, — перебил он ее взволнованно. — Ничего страшного не произошло.

— Ты говоришь неправду. Произошло… Я испугалась. Но потом… ты веришь мне? Ты… И у тебя внутри все тоскует?

— Гм…

— Я не хотела тебя обидеть. Правда. Я глупая… и неблагодарная, теперь ты это уже знаешь.

Павел вздохнул: «Как трудно с тобой!» Нашел ее голову, погрузил пальцы в волосы, но все то необыкновенное, что было пережито, ушло безвозвратно. А притворяться они не умели.

Эстер положила голову ему на грудь, прижалась ухом.

— Что ты делаешь?

— Слушаю. Там бьется живое сердце. Постой, не двигайся, я хочу слушать. Вот — тук, тук. Мне хотелось бы поцеловать его.

— Глупышка. Ну бьется, что из того?

— Когда человек умирает, оно перестает биться…

— Что же тут странного? — возразил он с досадой.

— Ничего. Я знаю. И дыхание останавливается. Меня больше всего ужасает, что человек перестает дышать. Когда мне бывает трудно, я говорю себе: дурочка, ведь ты же дышишь, ведь ты же можешь дышать! Это великое счастье, и нужно вовремя это понять. Идем попробуем вместе, хочешь? Вдохни… вдохни глубоко воздух, чувствуешь? И думай: я дышу, еще дышу… как я богат…

Павел невольно поддался этому сумасбродству. Они глубоко вдыхали влажный ветер июньской ночи. «Мы, наверное, сходим с ума, — думал Павел, — но ты, Эстер, дыши, живи, никогда не переставай дышать, ради меня!»

Он поднялся, собираясь закрыть окно.

— Не опускай затемнения, я хочу видеть небо. Ночью здесь как в темнице. Я ненавижу тьму.

— Я тоже.

Он вернулся на кушетку, закурил, и красный огонек заколыхался возле них, как поплавок на ряби вод. Павел обнял ее за плечи, пытаясь перевести мысли на что-нибудь обычное, простое. Он всем существом ненавидел эти никчемные горькие мысли о смерти. Зачем Эстер говорит о ней? Разве мало того, что смерть носится над городом?

— Что ты будешь делать после войны? Кроме того, конечно, что станешь моей женой?

Павел почувствовал, как она благодарно прильнула к нему.

— Я? Мне хотелось бы танцевать.

— Как Саломея?

— Да. Но я не стану требовать ничьей головы. Танцы совсем не легкое занятие, но я постараюсь. Я танцевала, когда никто не видел. Я набрасывала на плечи пеструю скатерть со стола, а папа смотрел, как я скачу по саду, и смеялся: «На кого ты похожа, Эста, глупышка!» Только богу известно, что я танцевала. Просто так, понимаешь? Для себя. Когда мне было грустно, это был печальный танец, когда я радовалась — веселый. Один раз мы с мамой были в балете. Он назывался «Из сказки в сказку». Красиво! Мне бы тоже хотелось когда-нибудь танцевать в театре, на огромной сцене. Я танцую, а сноп света бегает за мной. И вдруг загораются люстры, люди аплодируют, я раскланиваюсь и… потом выбегаю на свежий воздух…

— А там тебя жду я и говорю: «Сегодня ты была великолепна!»

— И мы идем куда-нибудь вдвоем, только вдвоем, мы и ветер! Ты любишь ветер?

— Люблю. Осенью, когда опадают листья. Я люблю осень. В ней есть какое-то величественное спокойствие и порядок.

— А что ты будешь делать после войны?

— Я? Учиться. Мне еще столько надо узнать!

— О звездах?

— Откуда ты знаешь? — спросил он, удивленно подняв голову.

— Я так думаю.

— Ага. Вечерами я буду сидеть в обсерватории. Открою купол и стану наблюдать небо. Я уже пробовал. Это необыкновенно! Я еще мальчишкой у тетки в деревне любил лежать по ночам в траве. Лежишь и смотришь на небо. И вдруг начинает казаться, что земля под тобой заколебалась и ты летишь. Вселенная! По пути ты встречаешь Землю, машешь ей рукой. Привет, Юпитер! Как поживаешь, Венера? Ты смотришь на месяц и вдруг замечаешь — ведь это вовсе не плоский блин, как его обычно видят люди, это шар, он несется в пространстве без конца, без края, без точки опоры. Представишь себе все это, и голова пойдет кругом.

Но как только начнешь заниматься астрономией всерьез и погрузишься в цифры и формулы, поймешь: это математика, а не поэзия…

Девушка восхищалась: как много он знает об этих древних безмолвных мирах!

Он рассказывал ей о звездных катастрофах, об иных солнцах, не освещающих нашу землю, об августовских метеорах — их называют персеиды, — нам кажется, что они как из рога изобилия сыплются из созвездия Персея; о маяках вселенной, о гиганте Антаре, рядом с которым наше Солнце кажется маленьким шариком, каким мальчишки играют весной в лунки. Он залезал в дебри толкований законов Кеплера о движении планет, не задумываясь, что ее сознанию это недоступно. Не важно! Девушка, притихнув, слушала, охваченная светлой радостью, преклоняясь перед его увлечением. В такие минуты она начинала понимать, как сильно любит его.