Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Его напарник Пепик Ворачек здоровается, не меняя обычного угрюмого выражения лица, неловко бормочет слова поздравления: «У тебя, слышь, мальчишка, а? Ну, ну…» — и, быстро наклонившись, принимается подключать пневматический молоток к компрессору. Больше этот молчальник ничего не скажет. Патера работает с ним уже второй год.

— Ну, Пепик, как работалось?

— Ммм… Ничего.

Такой бирюк этот Пепик: тихий, серьезный и всегда аккуратный, гибкий, как ласка. Он один из лучших боксеров полусреднего веса в заводской команде. Ходит немного боком, помахивая руками, всегда готовый вскинуть их к мускулистой груди и принять боевую позицию. Перед матчем Пепик бывает сосредоточенно молчалив, из него тогда и слова не вытянешь. Придешь в раздевалку, а он в уголке, около душей, упражняется, делает выпады, молниеносно выбрасывая в воздух левую руку: раз-два, левой-правой. Атака на воображаемого противника заканчивается мощным боковым ударом и скачком назад. Пепик замечает, что на него смотрят, смущенно опускает руки и объясняет, отводя взгляд: «Вечером борюсь с Бурдой. Теперь он не возьмет меня неожиданным выпадом!» Пустив душ, он с наслаждением пыхтит под струей ледяной воды.

Патера любит его. Однажды он попытался вовлечь Пепика в партию. Тот внимательно его выслушал, наморщил лоб, кивнул головой и ничего не сказал. Он думал. Анкету он взял, тщательно сложил пополам и запер в свой ящик. Больше они на эту тему не говорили. Патера знал этого работящего парня, знал, что, хотя Пепика интересует спорт, а не политика, Пепик — свой человек.

— Ну, взяли, Пепик!

Молоток Патеры выстреливает первую очередь по листовому железу, присоединяя свой стук к грохоту, от которого сотрясаются своды цеха. Кажется, что ты на фронте, во время ожесточенной перестрелки. Тра-та-та, тра-та-та — стучит молоток по головкам заклепок, которые вгоняет Пепик в просверленные отверстия. Тра-та-та. Адский грохот, не слышно даже песенки, которую сам насвистываешь.

Пепик уходит подогреть заклепки и, вернувшись, наклоняется к Патере. Лицо у него серьезное.

— В городе что-то затевается. Сегодня в утренних газетах… И сейчас мне сказали…

Патера прекращает работу, отирает лоб тыльной стороной руки, вешает молоток на кронштейн и привычным движением лезет в карман. Затянуться для успокоения!

— Этого надо было ожидать.

Коротко проголосил гудок, грохот умолк, рабочие уселись завтракать, неторопливо жуют. Не успел Патера вынуть из своего мешочка ломоть хлеба, как Тоник Ирасек трогает его за плечо: «Йозеф, на партком, внеочередное заседание!» — и мчится дальше. Патера, стряхнув с головы и со спецовки пыль и серебристую дюралевую стружку, отправляется в маленькую комнату для заседаний. Там встретили его возгласами «ура» и, прежде чем начать заседание, жали руку, хлопали по плечу и спрашивали:

— Йозеф, хвастайся: сколько?

— Чего сколько?

— Ну, кило, конечно!

— Мальчишка небось здоровяк, весь в отца!

— Я думал, у тебя будет девочка, ты ведь у нас тонкая штучка!

Адамек постучал карандашом по столу.

— Я думаю, каждый из вас смекает, что заваривается…

Ни в тот день, ни на следующий Патера не вернулся к молотку; Пепик работал один. Собрания, собрания, собрания, телефонные звонки… Что нового в правительстве? Долетали новости одна за другой, в заводской столовой за обедом шли бурные споры. Кончилась утренняя смена, но по домам никто не расходился. Завод кишел людьми, они толпились во дворе и в столовой, то и дело скрипела дверь цеха, люди собирались группами, слышались вопросы. Дед Митиска ковылял от группы к группе, взволнованно пыхтел своей короткой трубочкой и пророчествовал.

Все собрания и собрания! У Патеры уже болели глаза от едкого табачного дыма. Комнату проветривали и продолжали совещаться. До чего он устал! Немного довелось ему поспать в последние дни, сынишка-то крикун… Во время заседания, пока неистовый Батька, которому кровь бросается в голову даже по всякому пустяковому поводу, махал кулаками и стучал по столу, Патера вдруг почти с удивлением вспомнил все, и ему захотелось попросить слово и сказать: «Товарищи, у меня родился сын, слышите? Я знаю, вам это уже известно. Но ведь это имеет прямое касательство к нашему разговору! Я из этого мальчишки сделаю настоящего парня, черт возьми! А что сделали бы из него они? Да посмей они только пальцем шевельнуть!..»

Они посмели!

Весть о том, что министры подали в отставку, облетела завод, под сводами цеха стало тихо. Но только на мгновение! Потом взметнулся шум голосов. Патера увидел, что дед Митиска машет руками и пыхтит трубкой. Глаза у него сердито блестят из-под щеточки седоватых бровей. «Так и есть! Не говорил ли я! К черту! Жулики!» У Патеры уже не было времени слушать возмущенного старика, — в дверях стоял Адамек и звал его. Вместе с несколькими членами комитета Патера побежал к Высочанскому Народному дому.