Валерий Бочков - К югу от Вирджинии

Хильда вдохнула, быстро и прерывисто, продолжила:

– Мимоходом упомянем брата Анны: Стива – зеркальное отражение сестры, лживый, никчемный развратник, промотавший приданое жены, проводит жизнь в кутежах, пьянствует в чужих поместьях, на охоте. Обаятельный плут, причем он осознанно использует свое обаяние. Использует, как оружие.

Толстой упомянул еще двух родственников этой славной фамилии: тетку-приживалку княжну Варвару и другую тетку… – Хильда замялась, пытаясь вспомнить имя. – Этой второй чуть ли не шантажом удалось в свое время выдать племянницу Анну за добропорядочного Каренина.

Полина наблюдала за лицами учеников, недоверие и усмешки сменились мрачной сосредоточенностью. Дылда Глина за последней партой сидел, приоткрыв рот. Хильда, поначалу нервная, стала говорить уверенней, весомей.

– Автор беспощадно показал равнодушие Анны к своей дочке. Как же так? – ведь это плод их великой любви. Вронский сходит с ума от невозможности назвать этого ребенка своим, Анна абсолютна индифферентна. Даже хрестоматийная любовь к сыну при внимательном анализе текста оказывается скорее капризом взбалмошной бабенки, она преспокойно обходилась без Сережи несколько лет.

Ленц громко подвинул стул и, сложив руки на груди, вытянул в проход ноги. Хильда не обратила внимания.

– То, что Анна ненавидит Каренина, особенно его знаменитые уши, не мешает ей брать у него деньги, огромные деньги – аппетит у барышни отменный, ей не совестно присылать ему счета из модных магазинов. Точно так же она доит и простодушного Вронского – какая милая семейная традиция, как это похоже на Стиву! Путешествия по Италии, старинная вилла, заказ портрета у модного художника, бесконечные наряды, украшения, потом роскошная реконструкция родовой усадьбы Вронских. Скромную, порядочную Долли тошнит от этой показухи, она бежит оттуда.

Полина заметила, что простодушная Шарлотта слушала, приоткрыв рот.

– Толстой – мастер, у него нет случайностей, если он что-то нам сообщает, то это неспроста. В начале романа подробно описывается спартанский быт Вронского, он офицер, его не интересуют мишура и побрякушки. Честь, удаль и мужская дружба – вот Вронский в начале. Из чего мы можем сделать вывод – причина роскоши, мотовства в Анне.

Хильда передохнула, поправила очки.

– На протяжении книги эта женщина несет только горе, в ней ярко выраженное разрушительное начало. Честнейший Каренин, благородный Вронский, двое брошенных детей, Долли, которой почти удалось вырваться от мерзавца мужа, Кити, едва не умершая после расстройства помолвки. Этому виной лишь…

Она остановилась, словно потеряла нить. За окном задорно, словно цикада, затарахтел генератор.

– Анна… – продолжила Хильда не очень уверенно, стрекот генератора отвлекал и мешал сосредоточиться. – Анна красива. Убийственно красива. Толстой постоянно подчеркивает манящую, соблазнительную прелесть этой женщины. В этой красоте есть что-то завораживающее, что-то сверхъестественное. Что-то дьявольское. – Хильда замолчала, потом повернулась к Полине и тихо сказала: – Я думаю, что она – Сатана.

Генератор фыркнул и замолчал. Конец фразы прозвучал в тишине, Полина понимала, что это уже слишком, что надо что-то сказать, но, увидев холодный взгляд Хильды, промолчала.

– В Писании сказано – явится он в мужском или женском обличье, в сияющих одеждах, подобных золотому дождю, красотою лика своего будет пленять взоры, а сладкими речами смущать души. – Голос Хильды Эммерих не изменился, но спина выпрямилась, а в лице вспыхнуло что-то хищное и настороженное.

– Обольщать он станет любовью и состраданием, но ядом обернется любовь и желчью станет сострадание. – Хильда повернулась к классу, голос звучал в полную силу, ученики завороженно слушали. – И горе тому, кто поверит лживым речам, прельстится фальшивой красотой, ибо ждет его юдоль скорби и страдания.

Хильда сделала шаг, медленно повернулась к Ленцу, глядя сверху вниз, громко сказала:

– По движению души своей узнаете его. Обманутся глаза красотой лика его, уши поверят патоке сладких речей, но душа, – Хильда вскинула руку. – Душа не обманет!

Ленц, лениво вытянув в проход ноги, поднял взгляд на Хильду и брезгливо, словно плевок, процедил сквозь зубы:

– Юродивая…

У Полины екнуло сердце, она беспомощно подалась вперед, толком не зная, что сделать, что сказать. Тишина казалась осязаемой, Полина видела, как Хильда заторможенным, неуверенным жестом сняла очки, сунула их в карман. Потом, размахнувшись, медленно и неуклюже влепила Ленцу пощечину.