Тимоте де Фомбель - Между небом и землей

— Ну, тогда вам нужна именно я.

— Почему?

— Мне интересны только давние истории.

— Вы, наверное, помните начало осени 1918-го.

— Да, — сказала женщина. — В том году было несколько ужасных штормов.

— И в том же году убили одного человека.

— Бартоломео Вьяджи, 29 лет. Три дочки. В живых осталась одна. И его жена тоже умерла, почти сразу после него.

— Печально.

— Да, печально, когда люди умирают.

— Говорят, вы что-то знаете о Бартоломео.

— Говорят? Кто тебе это сказал?

Глаза Джузеппины заблестели. Она рассказывала об этом только одному человеку.

— Я хочу знать, кто его убил, — сказал Ванго.

— Кто тебе говорил об этом?

— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.

Она пристально посмотрела на Ванго.

— Я тебе отвечу. Его убил не Мацетта, пусть даже он был замешан в этом деле. Это сделал тот, третий.

— Его зовут?..

— Кто тебе говорил обо мне? Кажется, я тебя знаю…

— Назовите мне имя третьего.

— Его звали Кафарелло, Джованни Кафарелло. Он уехал в Америку, в Нью-Йорк. Бросил своего отца — тот жил в распадке между горами. Бедняга умер прошлой весной в полном одиночестве, ему было сто лет.

Джованни Кафарелло. Это имя навеки врезалось в память Ванго.

Он посмотрел на женщину, которая пристально вглядывалась в него. Поблагодарил ее.

— Не уезжай, — попросила она. — Скажи мне, кто ты. Скажи, что ты видел Пиппо Троизи и что видел недавно.

Ванго зашагал прочь. Пароход уже причалил. На набережной бурлила толпа. Джузеппина упала перед ним на колени, как перед статуей Девы Марии, и громко взмолилась:

— Прошу тебя, скажи, Пиппо жив? Я тебя узнала. Я знаю, как тебя зовут. Ты — Ванго!

Ванго остановился, вернулся назад и тихо сказал ей:

— Он жив.

Из ее глаз брызнули слезы радости.

Ванго прыгнул на палубу.

Человек, стоявший рядом с Джузеппиной, помог ей встать на ноги.

— Держитесь за меня, Пина. Успокойтесь…

Он только что сошел с парохода, прибывшего с острова Липари.

Он улыбался.

Сегодня понедельник. Какое счастье! Самый прекрасный день недели! Доктор принарядился и повязал красный галстук. Он даже пританцовывал.

Сегодня доктор Базилио обедал у Мадемуазель.

Он спросил:

— Скажите, Пина… Что-то случилось?

— Пиппо жив, — сказала она.

Врач ответил грустной улыбкой. Эта женщина, Пина Троизи, была единственным человеком, которого он понимал до конца. Они оба избрали для себя недостижимую любовь. Она любила пропавшего. Он любил неизвестную.

— Кто вам сказал, что ваш муж жив?

— Ванго, тот маленький дикарь из Поллары.

— Где он? — встрепенувшись, спросил доктор.

— Уплыл.

Добряк Базилио бросился к пирсу из черного камня.

Но пароход был уже далеко.

Он увидел на палубе Ванго. А Ванго увидел его.

Оба замерли.

Позже доктор обнаружил, что дверь в доме Мадемуазель заперта.

Надежда испарилась безвозвратно.

Самолетик дважды пролетел совсем рядом с башней замка. Но во второй раз пилот явственно разглядел человека, бегущего к конюшне. Следом за ним мчалась женщина. На ней была белая ночная рубашка, которую она задрала до бедер, чтобы та ей не мешала.

— Господи, уж не сплю ли я?! — пробормотал летчик сквозь зубы.

Нет, он не спал. Это была горничная Мэри.

Пол поднялся выше и заложил плавный вираж, делая вид, будто улетает.

Он летел на маленьком одномоторном «Сириусе» — на таком же Линдберг [45] Чарльз Линдберг (1902–1974) — американский летчик, ставший первым, кто перелетел Атлантический океан в одиночку. побил все рекорды в полетах над Тихим океаном. Полу принадлежал один из пятнадцати существующих аппаратов.

Сбавив скорость, он направил самолет к озеру Лох-Несс. Впереди виднелась опушка по-осеннему рыжего леса и овчарни, одиноко разбросанные кое-где среди холмов.

Увиденное и позабавило, и озадачило Пола.

— Ай да Мэри! Ну и Мэри! — повторял он, изумленно тараща глаза.

Ему приходили в голову самые невероятные объяснения сцены, свидетелем которой он только что стал. Он попытался вообразить себе двойную, тройную, словом, тайную жизнь Мэри: что, если за ее поведением несколько восторженной старой девы скрывается самая развратная женщина шотландского нагорья?..

Мэри появилась в замке одновременно с рождением Пола, то есть 26 лет назад. Невозможно было представить, что этот стыдливый румянец на щеках, материнская заботливость и деревенские шерстяные чулки — лишь видимость, за которой столько лет таилось распутство.