Тимоте де Фомбель - Между небом и землей

— Не хотел тебя будить, — сказал он.

— Я тебя тоже.

Она коснулась пальцами его лба.

— Я встретила в Лондоне твоих друзей-авиаторов, — сказала она.

— Им везет, что они видят тебя так часто, Этель.

— Они никак не поймут, чем ты занимаешься.

— Ты же видишь — ничем. Я ничем не занят. А ты?

— Пытаюсь жить.

— Ты выглядишь грустной, Этель. Все думаешь о нем?

— О ком?

Они помолчали, потом Этель вернулась к прежней теме.

— Твои друзья-авиаторы говорят, что ты не умеешь радоваться жизни. Музыка смолкла. Пол пожал плечами.

— У каждого свои радости, — сказал он.

Он поднялся и пошел в кабинет, чтобы перевернуть пластинку.

Летать наперегонки со стаями диких уток или под арками прибрежных скал возле маяка Данкенсби, переправляться верхом через глубокие реки… Вот что было для него радостью.

Из спальни донесся голос Этель.

— Кто этот русский, который ухаживает за лошадьми?

— Да так, бродяга, — ответил он, выходя из кабинета.

Она взглянула на брата.

— Бродяга?

— Бродяга, который искал работу.

— Тебя не удивляет, что сюда случайно занесло русского бродягу?

Он рассмеялся.

— Опять ты за свое… Вдруг это шпион! Семнадцатилетний шпион, пришедший с холода, чтобы следить за двумя сиротами.

Месяц назад у Этель уже возникали похожие подозрения. Она уверяла, что в Эдинбурге кто-то обшарил ночью ее номер в отеле, пока она отсутствовала. На это брат возразил, что ночью надо спать в своем номере.

— Этель, ты видишь людей, которых не существует, и не способна увидеть тех, кто находится рядом. Посмотри на Тома Кэмерона: как он вертится вокруг тебя!

Она пробормотала, улыбаясь:

— Ему давно пора остановиться, не то совсем свихнется.

Нужно сказать, что в последнее время все Кэмероны держали себя весьма странно. Родители Тома приезжали в замок Пола и Этель в состоянии крайнего возбуждения. Всем своим видом они показывали, что посвящены в какую-то тайну. Бросали туманные намеки, говоря ни к селу ни к городу о том, «чего им не положено знать» или «о чем следует пока умалчивать». И чем больше родители суетились, тем бледнее становился их сын, ежась от стыда и пряча глаза.

Во время этих визитов Этель почти никогда не бывала дома. Полу приходилось выпутываться самому, когда они заявлялись без предупреждения. У дворецкого Джона уже вошло в привычку недвусмысленно объявлять хозяину: «К вам из сумасшедшего дома с другого берега».

Они входили.

Пол каждый раз придумывал убедительные причины, чтобы оправдать постоянные разъезды сестры. Леди Кэмерон всегда отвечала: «Ну конечно! Пусть еще немного порезвится!» — как говорят, глядя на бегающую курицу, предназначенную для супа. Она снимала со стены картины, чтобы разглядеть подписи художников, пересчитывала хрустальные люстры и взвешивала на руке столовое серебро.

Этель лениво потягивалась в кресле у камина.

— Тебе и вправду нечего мне сказать о Томе? Ты с ним не говорила?

Сестра усмехнулась.

— Нет, клянусь тебе.

— В таком случае думаю, что возникло недоразумение… Бедный Том…

— Не беспокойся о нем.

В дверь постучали.

Мэри принесла чай. Этель встала, обняла старушку и завертела ее в сумасшедшем вальсе. Пол широко распахнул двери кабинета, чтобы они лучше слышали граммофон.

Степенный дворецкий Джон вошел и, увидев эту сцену, остановился, донельзя ошеломленный.

Мэри даже не успела поставить поднос. Она с испуганным кудахтаньем кружилась по комнате в объятиях Этель; так они и вальсировали вместе с чайным прибором. Пол подхватил на лету первую падающую чашку, потом вторую, а затем и чайник. Джону достались сброшенные туфли Этель.

Сахарница закончила свой век в камине, распространив напоследок запах карамели.

От громкой музыки звенело в ушах.

Этель наконец отпустила Мэри.

— Они просто ненормальные! — простонала горничная, падая в объятия Пола.

Между горными ущельями вилась ленточка белого пара. Поезд мчался через темные еловые леса, пересекал горные реки и каменные осыпи.

Виктор Волк разглядывал через оконце проносившийся мимо пейзаж.

Его везли в поезде из пяти бронированных вагонов. И было невозможно определить, в каком из них находится арестованный.

Все остальные вагоны были набиты военными.

Еще два таких же состава, с тем же количеством солдат, но без арестанта, выехали из Парижа с интервалом в несколько минут.