Нина Катерли - Окно (сборник)

Варя молчала.

— Ну, чего ты? Куда денешься, закон природы. И разве преступление, что мне захочется когда-то иметь семью, детей? Что я — да! — думаю об этом? Это очень грустно, очень обидно, даже жестоко, но… в сорок лет здорового, полноценного ребенка ты ведь мне не родишь. К сожалению.

— Разве я в этом виновата?

У нее дрожали губы, дергалась щека, лицо сделалось некрасивым и старым. _Уже_ старым.

— Ни в чем ты не виновата. Но и я не виноват, что тебе не двадцать лет. И хватит. Ей-богу, хватит, это уже мазохизм какой-то.

— Как… как ты можешь? Мы целых десять лет вместе…

— Вот именно. Целых.

— Мои родители прожили тридцать.

— Они были мужем и женой. У них была ты.

Совершенно неожиданно у Варвары маятником замоталась голова, она упала на тахту лицом в подушку, плечи задергались.

— Я тебе надоела! Ты меня не любишь! Не нужна! — невнятно выкрикивала она, и все это было так на нее непохоже, и так было жалко ее, просто черт знает как жалко! Он смотрел на вздрагивающие плечи, на задравшийся у пояса свитер, на вцепившуюся в подушку руку с коротко остриженными широкими ногтями. Она плакала в голос, по-деревенски, так, наверное, бабы по покойнику ревут.

Тут только одно теперь поможет: «Люблю, буду вечно, до гробовой доски, клянусь…»

— Брось, перестань, слышишь? — Мокшин сел рядом с ней на тахту. — Я очень, очень хорошо к тебе отношусь, честное слово, привык к тебе…

Рыдания усилились. О, дьявол, будь он неладен, этот отвар.

— Зачем… зачем ты мне все это сказал? Для чего? — вдруг выкрикнула Варя. — Я же ничего от тебя не требую. Никогда не требовала… Зачем сейчас… ведь все было так хорошо… как у тебя поворачивается язык?

«Зачем сказал». А она зачем спрашивает? Ничего я не знаю, может давно уже осталась одна привычка… ничего я не знаю. А она… да и все… нет, они не просто боятся того, что есть, — драться готовы, из горла вырвать ложь, обман, вот ведь какие дела…

— Послушай, Варька, — Мокшин схватил ее за плечо и повернул к себе лицом (до чего некрасива, глаза запухли, нос расплылся), — успокойся. Сейчас я тебе все объясню. Не могу я врать, понимаешь? Нет, ничего ты не понимаешь, погоди…

Мокшин вынул из портфеля бутылку с остатками настоя.

— Смотри. Это то самое. Ты просила книгу, а я тебе принес… да вытри ты слезы наконец!

Он отвинтил пробку и протянул бутылку Варе.

— Вот. Выпей. Тут еще стакан, не меньше. Я лично перед уходом испил полчашечки, чего и тебе желаю. В целях эксперимента: начнешь меня крыть, шпарить правду-матку. Но клянусь: не обижусь, рыдать не начну. Вот увидишь. Пей!

— Господи! — Варя быстро села и обхватила его за шею. — А я-то, дура… Ну конечно же, ты просто отравился этой дрянью. Это бывает. А я поверила, могла о тебе _так_ подумать.

— Ну, пей, пей, — настаивал Мокшин, — какая там отрава, интересно же!

— Да выпью, все сделаю, что ты хочешь. Ох, как я испугалась, думаю все!

Она взяла из его рук бутылку и стала пить прямо из горла. Мокшин пристально за ней наблюдал. Пьет. До самого дна выпила.

— Тьфу, какая гадость. Ну и что теперь будет? — Варя протягивала пустую бутылку Мокшину.

— Сейчас начнешь говорить. Правду! Только правду. Одну правду. Всю правду, и да поможет тебе бог!

12

Обычно Варя говорила мало, больше любила послушать, а длинных объяснений и признаний по поводу чувств, как правило, избегала. А тут ее прямо-таки понесло, точно она решила разом высказать все, что держала при себе эти десять лет. Мокшин узнал, что, оказывается, она не просто его любит, а любит больше всего на свете, даже маму так не любила, а о бывшем муже и говорить смешно, что кроме него у нее по существу ничего больше в жизни нет, и никого нет, что все эти годы она только и жила их встречами, а промежутки между ними были сплошным мучением.

Еще он услышал, что те три лета, когда они ездили вместе в отпуск, были самыми счастливыми в ее жизни, а когда он уезжает один — хоть в командировку, хоть зимой на лыжах в Бакуриани, хоть на юг, — она с ума сходит тут от тоски и ревности, да, да, что, я не знаю, сколько их выросло, молоденьких, да умных, да образованных, не то что я!..

Насчет тоски и ревности — это для Мокшина была новость. Обычно, когда они с Варей встречались после большого перерыва и он спрашивал, как, мол, ты тут без меня, она всегда с ясной улыбкой докладывала, что все было замечательно, конечно немного скучала, но это не страшно, а вообще жила интересной жизнью, ходила два раза в театр — пригласили, а еще в кино и на выставку моделей одежды.