Нина Катерли - Окно (сборник)

Он пыхтел и негодующе сверлил Олега взглядом. «Девушка». Рыцарь. Не глядя на него, Мокшин сказал тетке:

— Зачем столько эмоций? Садитесь, ради бога. А самое правильное было бы сразу войти, как положено, и переднюю дверь и занять законное место.

— Нахал! — вскинулась дама, а стоящий рядом ветхий джентльмен тут же радостно зашамкал:

— Какая бестактность! Позор!

Не обращая на все это никакого внимания, Мокшин начал энергично протискиваться к выходу. Что, собственно, такого оскорбительного он сказал этой кожаной? Испугалась. Как все же люди боятся правды, а ведь нет ничего опаснее, чем обольщаться на собственный счет. Никакая тушь, никакие помада и белила уже, увы, неспособны сделать вас, мадам, молодой и красивой. И кожаное пальто не спасет. И комплименты. Вся эта неравная борьба со старостью только отнимает последние силы и в результате, естественно, сердцебиения, и стоять в автобусе с полной сеткой — тяжело. А внуки небось растут хулиганами.

— Принес книгу? — сразу спросила Варя, когда, отперев дверь своим ключом, Мокшин вошел к ней в квартиру.

— И не одну, — сказал он, выкладывая на стол из портфеля три тома Пруста, словарь иностранных слов и сборник английских новелл.

— Ну-у… Я же не это просила. Я — «Силу духа».

— Незачем тебе читать всякую макулатуру, только головенку забивать и время тратить. Приличные вещи надо читать, а не барахло. Помнишь, я в январе уезжал в Бакуриани, дал тебе «Бойню номер пять»? Ты ведь так и не удосужилась. Вот, почитай Пруста.

— А без Пруста тебе со мной скучно?

Вот, пожалуйста, и тут те же игры. Давайте будем делать вид, что все не так, как есть на самом деле, а как нам хочется. Будем красить ресницы и надевать кожаное пальто, и тогда нас в наши пятьдесят восемь лет в автобусе станут называть девушкой. Будем капризно надувать губки — и нашей невежественности как не бывало: «Ну, что ты, моя девочка, конечно, мне с тобой совсем не скучно, ты вообще у нас профессор, просто это мой любимый писатель, и я хочу знать твое мнение о его творчестве».

— Если говорить начистоту, — спокойно произнес Мокшин, — то в последнее время иногда бывает — да, скучно. Про старшую медсестру Мусю я ведь уже все как будто бы слышал, про Людкиных женихов — тоже, что дежурить сутки тяжело — усвоил. Ничего обидного в том, что я принес тебе книги, по-моему, нет. Вуз ты уже не кончишь, а так…

— У тебя что-то случилось? На работе? Нет? С мамой?

— Ну зачем ты так сразу начинаешь хлопать крыльями? Что могло случиться, глупенькая? Сказал, что думал, пора бы уже привыкнуть.

— Я никогда не… я не знала, что тебе скучно, — проговорила она каким-то жалким голосом, — зачем же ты со мной встречаешься, раз скучно?

Некоторое время Мокшин молча смотрел на Варю. Интересно, чего она хочет сейчас? Чтобы он сказал, что пошутил, чтобы вообще этого разговора _как бы_ не было? Вот этими дрожащими губами, слезами на глазах она выпрашивает, чтобы он сейчас отказался от своих слов. Чтобы соврал.

— Не хочешь ты читать Пруста, ради бога, не читай, — сказал Мокшин с раздражением, — я хотел как лучше, но вообще-то можно и без умных разговоров. В конце концов, я не для них к тебе прихожу, а как женщина ты меня вполне устраиваешь. Да что ты так смотришь?! Я же тебе говорю — ты хорошая, добрая, милая.

— Как женщина… устраиваю? — странным голосом спросила Варя.

— Можешь не сомневаться. Устраиваешь. Гарантию даю. Во всяком случае, на сегодняшний день.

— На сегодняшний день… — опять сомнамбулическим голосом повторила она, — устраиваю… на сегодняшний день…

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и опять — опять! — молча просила: «Ну, соври! Соври!» А он не мог. И не хотел.

— Ну откуда же я знаю, что будет потом, — сказал Мокшин и обнял Варю за плечи. — Кто вообще это знает? А если я завтра отдам концы?

— Тогда я тоже.

— Не болтай. И не кисни. Никто про себя ничего не знает, Варька. Можно загадывать сколько угодно, можно давать пустые обещания, клятвы… Можешь ты, например, быть уверена, что через год я тебе не надоем, не опротивлю?

— За десять лет не надоел.

— …Не можешь ты быть уверена. И я не могу. Вот смотри: сегодня нам с тобой уже по тридцать пять, верно? Через пять лет будет по сорок. Допустим, мать умрет…

— Зачем ты так?

— А почему? Почему я должен делать вид, что именно моя мать будет жить вечно? Ей сейчас уже под семьдесят, и она пережила блокаду. Ну, пять лет еще, ну, десять от силы… Так вот, я останусь один и решу жениться. Мужчина в сорок лет еще далеко не старик, а женщина…