Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

– Тут все настолько, на хрен, застопорилось, – говорит ее сын, – что нам, пожалуй, все равно лучше вернуться.

– Занимайтесь своими делами, – говорит Эстер. – А я буду заниматься своими.

Она отдает телефон внуку. Роберт нажимает отбой. В полутемной кухне они едят яичницу. Амфитеатр ее огромного двора освещается вспышками летающих светлячков.

– Обещай мне, – говорит Роберт, – что, если будет еще хоть один приступ, мы поедем в больницу.

Эстер окидывает его взглядом. Сложения Роберт не самого богатырского (рост пять футов два дюйма), одет по-молодежному – голубая байковая фуфайка и армейские шорты, – но яичницу метет будь здоров, вилка в руке так и мелькает. Последние несколько недель Роберт то и дело берет у Эстер что-то вроде интервью и все под запись, хотя зачем ему это нужно, Эстер понимает не вполне. Как-то это связано с курсом новейшей истории в колледже. Он говорит, что это будет его «курсовик».

– Ладно, – соглашается она. – Я обещаю.

Роберт уходит домой. Эстер ощупью пробирается по коридору и полностью одетая забирается в кровать. В ее голове продолжается кружение, шатание и звон. Все последние недели ее преследует чувство, будто знакомые предметы в ее комнате – это лишь призраки, под обличьем которых кроется нечто другое. А выходя на задний двор, она слышит скрипичную музыку, исходящую из чащи деревьев. При этом все ее чувства обостряются. Ей не хочется ни готовить, ни читать, ни копаться в огороде, а хочется лежать в саду и, опершись на локти, наблюдать за тем, как распускаются листья, как они наливаются соками и блеском. Вот, взять вчерашний день: прошла под моросящим дождиком по длинной подъездной дорожке к почтовому ящику, взялась рукой за калитку, но вдруг, сев на гравий, уставилась вверх, совсем не чувствуя того, что глаза заливает дождь, и какой-то миг остановившегося времени была уверена, что видит, ощущает тот серебристый зыбкий мир, что, струясь, течет сквозь предметы видимой вселенной.

Вот она в спальне, девять вечера, лампа рядом погашена, и потоками наплывают непрошеные воспоминания – из глубины десятилетий, из того мира, который давно похоронен. Вновь она слышит суматошный шум дома Хиршфельда, шарканье ног на лестнице, хлопанье платьев, сохнущих на веревках в саду, и танцевальную музыку, которую источает «Радиола-5» – большущий, в ореховом корпусе, радиоприемник, стоящий в фойе. В течение одиннадцати лет каждый шаббат Эстер садилась на свое место за длинным трапезным столом; сидела, переводя взгляд со своих молитвенно сложенных рук на руки других девочек – Мириам и Регины, Анелоры и Эльзы, – размышляя при этом на темы семьи и наследственности. Время сжимается: Эстер слепо вглядывается во тьму и временами подолгу не может понять, где она – может быть, уже не в Огайо, а снова в доме 30 по Папендаммштрассе, где больше полувека назад двенадцать девочек рассаживались по двум скамьям, и двенадцать детских сердец трепыхались под свитерами, а за окнами качались на ветру три уличных фонаря.

Доктор Розенбаум достает из кармана ключ, щекочет им ступни шестилетней Эстер; берет серебристый рефлектор, разглядывает ее зрачки. Внимательно выслушивает ее описание того мужчины и той женщины и того, как снег летел вверх.

– Какие чудные, очаровательные галлюцинации, – бормочет он. – Как вы думаете, может быть, она таким образом воображает своих родителей?

Фрау Коэн хмурится: она не любит пустопорожних разговоров.

– Это падучая?

– Возможно, – кивает доктор. – Добавьте в ее рацион жиров. И сократите количество углеводов. А со сборами в сумасшедший дом торопиться пока не будем.

Через две недели после происшествия в помывочной у Эстер опять случается припадок. Снова ей грезятся мужчина и женщина в доме без мебели. На сей раз, посидев на полу, они неспешно спускаются по лестнице в какой-то сумеречный город. Там петляют по каньонам улиц – долго петляют, может быть, несколько часов, и в результате присоединяются к шествию множества людей, медленно бредущих по холодным мостовым. Все движутся в одном и том же направлении. Снег ложится на плечи их пальто и копится на полях шляп.

Доктор Розенбаум прописывает горько пахнущее противосудорожное средство под названием люминал. Он продается во флаконах размером с кулачок Эстер. Флакон откупоривают, вставляют в горлышко стеклянную пипетку. Эстер предписано принимать по шесть капель три раза в день.

Проходит месяц. Еще один. Иногда Эстер ощущает себя какой-то остекленелой, медленной-медленной; иногда она ни за что не может усидеть спокойно во время урока. Но лекарство действует: перепады настроения уже не столь резки, такого чувства, что вот-вот снесет крышу, больше нет.