Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

Хранительница семян подходит к окну. Внизу площадь, по ней в сотне направлений одновременно снует народ: кто-то катит на велосипеде, кто-то спешит пешком – на работу, видимо… а этот, похоже, нищий… вон тот, видимо, дворник, уборщик мусора… полицейские, зеваки… Учитель Ке теперь, поди, состарился еще больше; пожалуй, даже вряд ли он до сих пор жив. И все же, вдруг одна из фигурок внизу – это он? Вдруг он едет в одном из тех автобусов, а может, затерялся в толпе, что заполняет тротуар, где от прохожего видна лишь голова и плечи, да еще разве что крохотные носки ботинок.

Дальше за площадью на ветру дрожат сотни тысяч огоньков – бортовые огни самолетов, фонарики безопасности на мачтах антенн, рекламные щиты, вывески магазинов, лампы подсветки фасадов и лампочки в окнах квартир. А над всем этим щепотка звезд, которые если и появляются – смутные, едва видимые из-за туч, обдаваемых синими, красными и еще не поймешь какими сполохами, – то вскоре опять исчезают.

Меня зовут Эллисон. Мне пятнадцать лет. Мои родители умерли. Мой пуделек по кличке Бедолага сидит в сумке-переноске для домашних питомцев, которая стоит у меня между ногами, а на коленях у меня книжка, биография Эмили Дикинсон. Стюардесса то и дело подливает мне в стакан яблочного сока. Подо мной в тридцати шести тысячах футов Атлантический океан, так что в запотевшем окошке рядом весь мир представляется водной гладью.

Я лечу в Литву. Литва расположена в правом верхнем углу Европы, у самой России. На школьной карте мира Литва была закрашена розовым.

Дедушка З ждет меня около стойки выдачи багажа. У него такой живот, что в нем запросто мог бы поместиться младенчик. Дедушка долго меня обнимает и тискает. Потом вынимает из переноски Бедолагу и принимается его тоже обнимать и тискать.

На взгляд Литва вовсе не розовая. Скорее серая. А маленький «пежо» дедушки З зеленый и пахнет сухой землей и пылью. Небо над шоссе низкое-низкое. Мы едем мимо множества недостроенных бетонных жилых домов, у которых такой вид, будто по ним пару раз прошелся хороший смерч. Повсюду огроменные щиты с рекламой «Нокии» и еще бо́льшие – с пастой «Аквафреш».

Дедушка З говорит, что «Аквафреш» – это хорошая зубная паста. У вас в Канзасе есть «Аквафреш»?

Я отвечаю, что у нас чистят зубы «Колгейтом».

Он говорит, ладно, найду тебе «Колгейт».

Мы выруливаем на хайвэй – все как положено, четырехполосный в каждую сторону и с разделительной полосой посредине. По обеим сторонам шоссе – пастбища, правда для начала июля больно уж грязные. Начинается дождик. А на дедовом «пежо», оказывается, нет дворников. Бедолага у меня на коленях пригрелся, спит. Литва становится мутновато-зеленой. Дедушка З ведет машину, высунув голову в окно.

В конце концов мы останавливаемся у дома: остроконечная деревянная крыша, труба по центру. Дом в точности такой же, как двадцать других, тесно сгрудившихся вокруг.

Мы дома, говорит дедушка З, и Бедолага выпрыгивает из машины.

Дом длинный и узкий, как вагон. У дедушки З в нем три комнаты: как войдешь, сразу кухня, дальше спальня, а последняя ванная. Во дворе сарай. Дед раскладывает ломберный столик. Приносит мне на тарелочке стопку чипсов «Принглс». Потом бифштекс. Ни зеленого горошка, ни сдобы какой-нибудь – ничего. Чтобы поесть, мы садимся на край его кровати. Молитв перед едой дедушка З не произносит, так что молюсь про себя. Благослови нас, Господи, и благослови эти Твои дары. Бедолага отирается у моих ног, скептически принюхиваясь.

Не съев и половины своего бифштекса, дедушка З поднимает на меня взгляд, и я вижу, что по его щекам текут слезы.

Да ладно, ну… все в порядке, говорю я.

Эти слова последнее время мне приходится повторять то и дело. То набожным дамам в церкви, то стюардессам, то адвокатам. Я говорю: ладно, со мной все в порядке. На самом деле я не знаю, все ли со мной в порядке и так ли уж вокруг все ладно, да и становится ли кому-то лучше от этих слов. Просто как-то надо же реагировать.

Все потому что рак. Это я на случай, если вам любопытно. Сперва его нашли у мамы, отрезали ей груди и удалили яичники, но избавиться от него не удалось, а потом по врачам пошел папа, у него рак нашли в легких. Мне этот рак представляется в виде дерева: большое, черное, голое дерево внутри мамы и такое же внутри папы. Мамино дерево убило ее в марте. А то, что выросло в отце, убило его три месяца спустя.

Я была у них единственным ребенком, и других родственников у меня нет, поэтому адвокаты и послали меня жить с дедушкой З. З – это потому что Зидрунас.