Эмма Донохью - Комната

— Ма?

Она стонет:

— Джек, я только начала засыпать…

— Сколько времени мы живем здесь?

— Всего двадцать четыре часа, тебе просто кажется, что больше.

— Нет. Сколько мы еще пробудем здесь? Сколько дней и ночей?

— Этого я не знаю.

Но ведь она всегда все знает.

— Скажи мне.

— Ш-ш-ш.

— Нет, скажи, сколько?

— Еще немного, — говорит она. — А теперь молчи, не забывай, что за стеной живут другие люди и мы мешаем им спать.

Я не вижу никаких других людей, но они все-таки есть, мы видели их в столовой. В нашей комнате я никогда никому не мешал, только иногда Ма, когда у нее сильно болел зуб. Она говорит, что люди лежат здесь, в больнице, потому что у них с головой не все в порядке, но только совсем немного. Некоторые из них ударились обо что-то головой и теперь не помнят себя, другие все время тоскуют и даже режут себе руки ножом, я не знаю почему. Врачи, медсестры, Пилар и невидимые уборщицы — не больные, они здесь для того, чтобы помогать больным. Мы с Ма тоже не больные, мы здесь просто отдыхаем, а еще мы не хотим, чтобы за нами охотились папарацци, эти стервятники с камерами и микрофонами, потому что мы стали теперь знаменитыми, как звезды рэпа, но это получилось не намеренно, а совершенно случайно. Ма говорит, что врачи просто помогут нам разобраться в разных вещах. Я не знаю, о каких вещах она говорит.

Я сую руку под подушку, чтобы узнать, превратился ли зуб в деньги, но он не превратился. Я думаю, что фея не знает, где находится наша клиника.

— Ма?

— Что?

— А мы здесь заперты?

— Нет. — Она чуть было не рычит. — Конечно же нет. Тебе что, здесь не нравится?

— Я хотел сказать — нам придется здесь жить всегда?

— Нет-нет, мы теперь свободны, как птицы.

Я думал, что все неприятности случились вчера, но сегодня их гораздо больше. Я с большим трудом выдавил из себя какашку, потому что мой живот не привык к такому количеству пищи. Нам не надо стирать свои простыни в душе, потому что этим тоже занимаются невидимые уборщицы.

Ма что-то пишет в тетради, которую доктор Клей дал ей для выполнения домашних заданий. Я думал, домашние задания бывают только у детей, которые ходят в школу, но Ма говорит, что клиника — это не дом, где люди живут, и в конце концов все возвращаются в свои дома.

Я ненавижу свою маску, я не могу через нее дышать, но Ма говорит, что могу.

Мы завтракаем в столовой, это комната, в которой только едят. Люди в окружающем мире любят делать разные вещи в разных комнатах. Я стараюсь не забывать о хороших манерах, это когда люди боятся рассердить других людей. Я говорю — пожалуйста, не могли бы вы принести мне еще оладьев?

Женщина в фартуке восклицает:

— Да он просто куколка!

Я совсем не кукла, но Ма шепчет мне, что я очень понравился этой женщине, поэтому она меня так назвала.

Я пробую сироп, он очень-очень сладкий, и я выпиваю всю бутылочку, прежде чем Ма успевает меня остановить. Она говорит, что сиропом надо поливать оладьи, но я думаю, что это глупо.

К Ма подходят люди и предлагают налить ей кофе, но она говорит:

— Нет.

Я съедаю так много ломтиков ветчины, что теряю им всякий счет, а когда я говорю: «Спасибо, младенец Иисус», люди таращат на меня глаза, потому что, наверное, ничего не знают об Иисусе.

Ма говорит, что, когда человек ведет себя смешно, вроде того длинного парня с кусочками металла на лице, которого зовут Хьюго и который все время что-то мычит, или миссис Гарбер, которая все время почесывает себе шею, нельзя смеяться вслух, можно только про себя, если уже трудно удержаться.

Я не знаю, когда раздастся тот или иной звук, и все время вздрагиваю. Часто я не вижу, откуда исходят эти звуки, некоторые совсем тонкие, вроде комариного писка, а другие просто бьют по голове. И хотя все вокруг говорят очень громко, Ма постоянно твердит мне, чтобы я не кричал, потому что мешаю другим. Но часто, когда я говорю, люди меня просто не слышат.

Ма спрашивает:

— Где твои ботинки?

Мы возвращаемся и находим их в столовой под столом, в одном из них лежит кусочек ветчины, который я кладу в рот.

— На нем полно микробов! — говорит Ма.

Я несу свои ботинки за шнурки. Ма велит мне надеть их.

— У меня от них болят ноги.

— Разве они тебе малы?

— Они слишком тяжелые.

— Я знаю, что ты не привык носить обувь, но нельзя же все время ходить в носках, ты можешь наступить на что-нибудь острое.

— Не наступлю, обещаю тебе.

Но Ма ждет, пока я не надену ботинки. Мы в коридоре, но не в том, что проходит наверху, в клинике много коридоров. Я не помню, чтобы мы здесь ходили. Неужели мы заблудились?