Драго Янчар - Этой ночью я ее видел

Потому что я настолько близко к сердцу воспринял эту историю в ту тяжелую для сна ночь. И болезненно. Так и сверлил вопрос: почему какая-то женщина должна была так жестоко поплатиться своей жизнью, не дав своим убийцам ни малейшего для этого повода? Что за стечение обстоятельств, которые привели к такому концу, что за дикое время было тогда, что человеческая жизнь ничего не стоила? Она смотрела на верхушки елей, оставаясь лежать в зимнем лесу. Сознавала ли она вообще, что происходит?… Эта молодая женщина ничего не понимала. И мужу ее, скорее всего, не совсем было ясно, что дело неумолимо идет к концу, очевидно, ему так и не удалось убедить в несостоятельности выдвинутых против него обвинений, поскольку дело было изначально предопределено.

Главной героине вы не дали слова. Почему?

Смерть Вероники весьма тяготит всех тех, кто пережил ее, оставляя в них нечто тяжелое, невыясненное, вопросы, на которые невозможно дать внятный ответ. Таким образом, рассказывая о ней, они говорят и о себе, каждый в отдельности, о своем грузе памяти. В связи с другими событиями и в свете личного опыта все пятеро рассказчиков говорят о себе, о войне, а жизнь Вероники и ее смерть становятся частью их жизни до конца дней. Своей смертью она взывает к жизни, это в природе человека.

В романе «Этой ночью я ее видел» события не нанизываются по одной линии, вырастая постепенно в рассказ. Вы хотели этим подчеркнуть, насколько неопределенным, неясным, жутким может оказаться историческое время для героя?

Да, конечно, в романе стояла задача, диктуемая бесшабашным временем истории, в литературном смысле более простая: героев я заставил вести рассказ, а читателей — прикоснуться к событиям, их перипетиям, не давая объективных пояснений.

Что касается исторических «внешних» событий, оккупации и войны, Вероника ведет себя в высшей степени «наивно». В этом смысле, как представляется, это ее самый большой «грех».

Ну да. В этом смысле, в этом-то все и дело, над чем я себе голову ломал. Ее наивность, недосказанность, может, и поверхностность, в силу стечения исторических и личных обстоятельств она оказывается рядом с насилием. Своим независимым поведением, сама того не желая, она привлекает к себе мужские аппетиты, а своим богатством, которое представляется ей чем-то совершенно само собой разумеющимся, зависть прислуги. Ярость революционеров. Неосознанно, как и история с человеком, которому она хочет помочь, и помогает на самом деле, спасая из застенков гестапо. Именно пережитое несчастным Йеранеком в тюрьме, где он видел врача, разговаривавшего с гестаповским начальством, стало толчком, приведшим в движение механизм насилия. Зло приближается к ней, но она его не знает. Ну и наивна, безусловно, посреди войны ее охватывает жалость к раздавленной на дороге лягушке. Такая вот она. Такой я ее себе представлял. В главных чертах, без психологии. Я видел также убийство в лесу. Как в «Северном сиянии», где на одной дороге в Похорье остались лежать невинно убитые люди, он и она. И это тоже был реальный случай. В этой истории я ненавязчиво указал на эту случайную связь между двумя событиями и двумя романами.

Тема насилия часто встречается в вашей прозе. Вы раскрываете ее во всей бессмысленности, лишая идеологических и каких-либо иных оправданий.

Даже не знаю, почему. Может, что-то такое засело во мне в детстве. Мне пришлось многое пережить в том окружении, где я рос. В пятидесятые годы люди были довольно-таки озверевшие, война не так давно закончилась.

Выразителями этого насилия в вашей прозе являются, прежде всего, мужчины. Так вот и в «Этой ночью я ее видел», позитивными и наиболее сознательными являются женщины, будь то Вероника, ее мать или экономка.

Мужчины в этой истории убивают.

Вы уже немного рассказали о том, что события романа основываются на документальном материале. В истории Вероники можно увидеть реальную историю супругов Радо и Ксении Хрибар. Богатого люблянского промышленника и его экстравагантной молодой супруги, урожденной Горуп, которых партизаны в январе 1944 года ликвидировали, а их поместье, замок Стрмол, который Хрибар приобрел в 1936 году и жил в нем с женой и тещей во время войны, в конце войны национализировали и использовали как протокольный объект. Реальные события, наверняка, вдохновляли вас в некоторых ваших рассказах, а в этом случае представлены весьма очевидно.

Не знаю, я почему-то надеялся, что мне не придется отвечать на этот трудный вопрос. В эпиграф романа я вынес слова великого сказочника Ганса Христиана Андерсена, которые любил использовать Грэм Грин: «Наши придуманные истории взяты из жизни». Да, история эта взята из жизни, и, как я вижу, она вам известна. У меня и в мыслях не было, что она останется неизвестной, тем не менее, в романе она является исключительно каркасом, на который нанизывается большая часть вымышленных событий, даже большинство героев. Ранее я говорил, что рассказ меня тронул и не отпускал от себя, я знал, что напишу об этом. Я попытался реконструировать события, оставив главной героине имя Ксения, так же, как ее матери и Радо. Однако меня вдруг осенило, что вместе с этим я рискую получить упреки не только в том, что «было не так», а и в том, что литературной реконструкцией сознательно создаю псевдодокументальную литературную поделку. Так что я вернулся к субъективному началу; больше, чем психология и характер центрального персонажа, меня захватила атмосфера, что об этом деле могли сказать люди, которые являлись действующими лицами или наблюдателями. Просто по жизни: мол, было так и так. О ее возлюбленном я ничего не знал, как и о немецком офицере, который бывал в Стрмоле, еще меньше об убийцах, которые после войны похвалялись содеянным по деревенским корчмам. Я придумал все, что привело к этому, придумал побег в Южную Сербию, во Вране, который хорошо знаю, потому что сам прослужил там год в армии. Придумал я также Янко и Йеранека и многих других. Да простят меня, я не мог иначе, из жизни родилась вымышленная история, которая не меняет того, что случилось.