Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

«Леди и джентльмены, держитесь за ваши шляпки и шляпы, потому что мы здесь, несравненные и великолепные, собственной персоной, из Каира и Орпингтона. Сегодня нас немного… но хорошего понемножку, так что приготовьтесь к чудесам и востооооргам!!!!»

На сцену выскочил Богуслав в голубом блестящем наряде и сделал сальто в двух кругах янтарного света. В зале раздались рев и хохот, когда Вилли, пытаясь ему подражать, сделал шаткую стойку на руках. А Богуслав сделал сальто за сальто – одно, второе, третье, четвертое, пятое. Появился Лев и подбросил его в воздух, словно легкий мячик. Эй! И вот уже сияющий Боггерс балансировал наверху пирамиды, тряс коленками и изображал испуг, чтобы показать, какие они блестящие артисты. Взглянув на стоявших за кулисами девушек, он подмигнул им, и они подмигнули ему в ответ.

– Браво, Боггерс! – крикнула Саба и послала ему воздушный поцелуй. – Магнификато!

Теперь смеялись и больные на каталках; на их лицах играли отблески красных огней. Неистово аплодировали и ходячие раненые, сидевшие на неудобных складных алюминиевых стульях. В воздухе уже повисла синеватая дымка от сигаретного дыма.

На сцену снова выскочил Вилли и отбарабанил несколько шуток. Появилась Янина, и он бегал за ней с сачком, когда она порхала под небом пустыни зеленой бабочкой, металась по сцене, словно отчаянно искала бабочку-самца, чтобы спариться с ним под хор из «Шахерезады». Мужчины с тоской смотрели на нее.

Саба услышала гаснущие звуки скрипки, и ее сердце застучало еще сильнее. Из-за кулис она видела, как Янина, взмахивая тонкими руками, грациозно убежала со сцены, и поразилась, насколько та преображалась на сцене – совсем другой человек. Ее имя уже стерли с доски.

– А-а тепеееерь выыыступит нааашаа крааасааавицааа… – Вилли появился на сцене в мешковатом костюме, пошатываясь и держась за горло. Бросил быстрый взгляд за кулисы, чтобы убедиться, что она там. – Пугггающщще пррреееелестная, нашшша маленькая певчччая птичка, мисс Саба Таркаааан!!!

Арлетта стояла рядом с ней и теперь стиснула ее руку и легонько подтолкнула к сцене.

– Давай, детка, срази их наповал, – прошептала она.

Саба почувствовала легкое дуновение ветерка, когда Богуслав и Лев подняли ее, пронесли сквозь красные и желтые огни и поставили в центре сцены. Потом простерли к ней руки, словно тычинки к пестику. Бэгли уселся за пострадавшее фортепиано – в направленном на него прожекторе роились тучи темных насекомых. Он поднял руку, сыграл пару аккордов, и они вместе запели «Будьте счастливы» [79].

Со сцены столько всего видно: коричневые от загара лица солдат; вот раненый приподнялся на каталке, сияет и машет рукой. Саба опрометью бросилась в глубину песни, ей нравился ритм с синкопами, которые лукаво вводил Бэгли, чтобы мелодия не звучала слишком скучно и незатейливо, нравился и ее собственный полнозвучный финал, когда она запрокинула голову и, глядя на Млечный Путь, громко завершила песню. К концу выступления от нее шел пар, а зрители орали и топали. Она взглянула на Бэгли и, когда тот выставил вверх оба больших пальца, с облегчением перевела дух. Тут же ее захлестнула жаркая волна триумфа. Неплохо, а?

Когда Бэгли заиграл игривую версию песни «Вероятно, ты была прелестным ребенком» [80], зрители застонали, заревели, затопали, а она танцевала и пела о том, как любовь сводит с ума юных девушек. Бэгли, несмотря на его личное неприятие сахарина, постоянно напоминал им, что надо подчеркивать сентиментальность этой песни.

– Эти парни сражаются не за демократию и свободу либо подобную чушь. Она сражаются за матерей или за девчонок, и ты олицетворяешь их в течение тех десяти минут, которые они видят тебя на сцене.

Ночной воздух приятно охлаждал разгоряченное лицо Сабы. Макс сказал ей, что, если все пройдет хорошо, она споет третью песню. Она переждала, когда затихнет рокот самолета. Зрительный зал погрузился в тишину. Тогда она объявила, что споет свою любимую песню «Ты для меня все» [81].

Насекомые окутали Бэгли густой завесой. Он сыграл вступление, а когда Саба запела, ей вдруг стало ясно, что ее голос звучит слишком тихо. Бэгли предупреждал ее – когда поешь на открытой сцене, надо учиться по-другому управлять своим голосом. В общем, в медленной песне ей было труднее держать мелодию, чем в маленьких и задорных песенках, с которых она начала выступление. Но она так любила эту песню и после мгновений нерешительности вошла в норму и вспомнила про микрофон. Бэгли учил ее – микрофон для нее лучший друг, которому она поверяет свои секреты. Наконец она и песня соединились, Саба почувствовала, как в ее теле пульсирует глубокое, бархатистое удовольствие, и в конце песни буквально пережила шок, когда вспомнила, где находится. Она посмотрела в зал и увидела слезы, сверкавшие алмазами на глазах многих солдат. Когда она уходила со сцены, зал неистовствовал, свистел, ревел.