Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

– Красивый. Вот эти две, – он дотронулся до выгравированных фигурок с фамильярностью старого друга, – Бастет и Хатхор, богини любви, радости и женской красоты. Вот это, – он передвинул палец вправо, – Нут, богиня неба. Бастет изображают с головой кошки, иногда в красном. Знаешь почему?

Не в силах вымолвить ни слова, она просто сняла с руки браслет и протянула ему. Пока он, прищурив глаза, разбирал надпись, она украдкой вытерла глаза краешком рукава.

– Ozkorini, – сказал он. – Откуда англичанин знает это слово?

– Потому что… – У нее дрожали губы, и Озан терпеливо ждал. – Он был со мной в Александрии, когда я разучивала с Фаизой песни. Его всегда интересовали такие вещи.

– Хороший человек.

– Да… Он погиб, когда я находилась в Стамбуле.

Она уже научилась это говорить, отсекая ложные надежды, и привыкла выслушивать истории о том, как некоторые пилоты возвращались в свою часть спустя месяцы после того, как были сбиты их самолеты.

Озан закрыл глаза. На его челюсти заиграли желваки.

– Прости, мне очень жаль.

– Мне следовало этого ожидать, – сказала она. – Столько их уже погибло.

– Совсем молодые парни. Сколько было твоему? – Озан замер и приготовился слушать.

– Двадцать три. – Она слышала свой дрожащий и прерывающийся голос. Не говоря ни слова, он протянул ей носовой платок с красивой монограммой.

– Саба, послушай меня, – сказал он осторожно и ласково, – это страшная потеря, но ты молодая и еще встретишь хорошего человека, иншалла.

– Едва ли.

– В тебя будут влюбляться многие, ведь ты такая яркая и замечательная. Многие будут предлагать тебе руку и сердце.

– Дело в том, – сказала она, – что я его тогда обманула.

– Между вами что-то случилось? – Он говорил с ней ласково, как когда-то отец, когда не злился на нее.

Она рассказала ему даже больше, чем хотела: про ожоговый госпиталь, про Александрию. Он слушал внимательно и спокойно.

– Кто знает, – тихо проговорил он, когда она закончила свою исповедь. – Может, он еще вернется – не всегда случается самое плохое.

– Нет, – вздохнула она. – Сначала я тоже верила в это, но теперь уже нет. Их столько гибнет.

«Каждый вдох – это новое начало и новые возможности» . – Слова Фелипе. Как он ошибался!

Внезапно она поняла, что устала от Озана – от его наморщенного лба, больших добрых глаз, от яркого прожектора его внимания, направленного на нее. Ей захотелось, чтобы он поскорее ушел.

– Тебе будет легче, если ты узнаешь, как он погиб?

– Нет… Едва ли… Я не знаю. Вообще-то мы пытались что-то узнать.

Он взглянул на золотые часы на своей волосатой руке.

– Я улетаю в Стамбул. – Он потер подбородок. – Прости меня, но сейчас я должен попросить тебя об одной вещи. Когда в Египте закончится война, а это – иншалла – уже скоро, я устрою для всех грандиозный праздник – для египтян, турок, англичан – для всех, кто живет в Каире и Александрии. Я хочу, чтобы ты тоже спела. – Он вопросительно посмотрел на нее, вероятно, ожидая, что она обрадуется.

Она встала и подошла к окну. Небо снова заволокло тучами; дни стали короткие. Скоро Рождество.

– Мистер Озан, спасибо за любезное предложение, вы очень добры. Но я скоро уеду домой – во всяком случае надеюсь уехать.

– Твое начальство уже обещало отправить тебя в Англию?

– Да, обещало. – Две черные птицы летели к морю над мокрыми крышами.

– Но ведь тут по-прежнему масса работы для артистов. Я еще никогда не видел Каир таким многолюдным – тут и твои соотечественники, и наши с тобой, и американцы, – все молодежь, им нет и тридцати, и все жаждут развлечений.

– Я знаю, но я больше не хочу петь.

От удивления у Озана отвисла челюсть.

– Ты певица. Ты не можешь останавливаться.

– Могу.

Он несильно стукнул кулаком по столу и возвысил голос.

– Если ты перестанешь петь, ты загубишь лучшую часть своей души.

– Не думаю, что мой отец согласился бы с вами.

– Ну, извини за такое слово, но этот парень, твой отец, – осел. Не все мужчины так думают, даже не все турецкие мужчины. Мир идет вперед. Слушай… – Бурно жестикулируя, он вскочил на ноги и от волнения утратил даже свой безупречный английский. – Подумай сама. Когда у тебя такой талант, нельзя зарывать его в землю. Нельзя зарывать золото – оно пригодится в будущем тебе и твоим детям.

– Что ж, приятная мысль, – отозвалась она. У нее выступили на лбу капельки пота. – Просто я больше в это не верю. – В ее памяти, словно кошмар, возникло лицо Северина.