Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

– Только не выцарапай мне глаза, – тихо попросил он. – Все так неожиданно. Пожалуйста, не пойми меня снова превратно, но просто я никогда не думал, что женщины делают такую работу… Я имею в виду… ну… Господи… дай-ка я секунду подумаю… – Барни подпер руками голову. Несколько раз недоверчиво хмыкал. – Возможно, я идиот, – сказал он наконец. – Если так, то извини. Я никогда еще не испытывал такой ненависти ни к кому, кроме нее. Пожалуй, я ошибался. Как ты узнала об этом?

– Я сомневаюсь, что она вообще рассказала бы мне об этом. Но у нее сильное сотрясение мозга, – сказала Арлетта, – и она все еще в плохом виде, вся в гематомах. По ее словам, это была автомобильная авария. А там кто его знает… Еще она все время твердит, что хочет увидеть Дома.

Глаза Арлетты наполнились слезами.

– Господи, ведь завтра мне придется сообщить ей об этом. Вот горе-то…

Новая сиделка сообщила, что ее зовут Энид. Она раздвинула шторы, и стали видны серое небо, серые крыши и угрюмый голубь, сидевший на краешке карниза. Дождь – это хорошо, сказала Энид; бедные джиппо [145]стосковались по нему после летней засухи. Она поставила на столик чашку с чуть теплым чаем и вышла. Вернулась с графином, в который была налита мутная, красноватая вода.

– Сама-то я… – Энид сообщила Сабе, что никак не дождется, когда сможет вернуться домой. Ей до ужаса надоели мухи, убийственная летняя жара; надоело постоянно работать, почти без выходных, а теперь еще надоели дожди. Вот уж никогда бы не подумала, что в Египте так холодно, да еще в домах совсем нет отопления – они не рассчитаны на холода, верно?

Резким рывком Энид ловко натянула простыню и подмигнула Сабе.

– Но у тебя сегодня будет приятный день – твоя подруга Арлетта придет к тебе с молодым человеком.

У Сабы даже перехватило дыхание.

– С кем?

– Господи. Подожди. – Сиделка сунула палец под накрахмаленную шапочку и почесала голову. – Дай-ка подумать… кажется. Пилот-офицер или что-то такое… Не уверена, но вроде его зовут Барни.

Страх пронзил электрическим разрядом все ее тело. Друг Доминика. Придет, чтобы сообщить ей о чем-то. Возможно, о чем-то плохом.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила она.

Энид вышла, закрыв за собой стеклянную дверь. Саба тихо лежала, закрыв глаза. Она потеряла его.

Дверь снова открылась.

– Завтрак! – Энид направилась к ней со своей профессиональной улыбкой.

– Я не голодна, – сказала Саба. – Забери себе. – Она видела, как сиделки жадно доедали по вечерам еду, остававшуюся у больных.

– Ой, не говори глупости. – Энид поставила поднос на тумбочку. – Я не буду есть. А ты никогда не поправишься, если будешь есть как птичка.

Саба лишь слабо улыбнулась; она не слушала ее. Когда закрылась дверь, она встала, доковыляла до угла, где была раковина, и поглядела на свое отражение в зеркале. На голове широкий бинт, оба глаза все еще заплывшие, будто испорченные сливы; от нижних век почти до скул желтые и лиловые гематомы. Когда она возвращалась, стены палаты закружились, и ей пришлось ухватиться за детское кресло. Оно тут же покатилось, и она чуть не упала на пол.

Добравшись до постели, она взглянула на настенные часы. Девять утра. Посетителей пускают с одиннадцати до двенадцати. Скоро откроется стеклянная дверь, отгородившая от нее весь остальной мир.

Саба пожалела, что рядом нет мамы – с ней так хорошо и уютно, с ней можно не разговаривать, она и так все понимает и все знает. В последнее время она часто думала о ней – каково ей было, когда муж постоянно уходил в море в течение почти всей ее семейной жизни, об ужасе ожидания. Она помнила, как застывало от напряжения мамино лицо каждый вечер, когда она слушала по радио прогноз для судов, вышедших в море. Потом – щелк! – прогноз закончился, и мама, веселая или сердитая, в зависимости от настроения, кричала, шутила, стряпала, штопала чулки, всегда зная, что в любой момент в их дверь могут постучать и известить о несчастье. Мамина постоянная жизнерадостность теперь казалась Сабе героической.

Незадолго до ланча в коридоре послышалось цоканье высоких каблуков. Шаги затихли возле ее двери.

– Дорогая? – Голос Арлетты звучал приглушенно сквозь матовое стекло. – Ты в приличном виде?

Повернулась дверная ручка. Когда дверь открылась, Саба сидела на постели с мертвенно-бледным лицом.

– Да. Говори скорее, – попросила она, когда увидела лицо Арлетты. – Я знаю, что ты собираешься мне сказать. – За стеклом темнел мужской силуэт.