Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Когда он вышел из-за пестрой занавески, у него были влажные волосы, а вокруг бедер обернуто полотенце. В нем было столько жизненной энергии, что от страха за него она на какой-то миг едва не лишилась рассудка.

Взглянув на ее лицо, он без лишних слов потащил ее в постель, и они любили друг друга. Позже в тот вечер, когда они сидели в своем любимом кафе, он сказал ей, что она самая интересная, самая замечательная девушка, каких он встречал в своей жизни, и что, когда закончится война, он научится курить трубку, они купят дом с розарием и вместе наделают кучу детишек – и все это между концертами, с которыми она будет разъезжать по всему миру.

– Весьма амбициозные планы, – усмехнулась она, скрывая охватившую ее радость. Он впервые заговорил с ней об этом. – А ты чем будешь заниматься – хлопотать по хозяйству?

– Я хочу летать и писать книги, – быстро ответил он, – но пока что не могу загадывать так далеко вперед.

– Из суеверия?

– Нет. Или да.

Белая кровать, багряное небо, виднеющееся в щелках ставень, прежде чем будут задернуты темные шторы. Неяркое пламя двух свечей, пока их не погасит дыхание дня. По утрам его великолепное, загорелое тело рядом с ней. Его тепло, жизнерадостность, его ясный ум. Прежде она не могла и мечтать об этом.

Четыре дня, три, два, а потом и ужасный последний день, когда все, что еще вчера казалось замечательным, пошло наперекосяк. Все началось со звонка дежурного офицера, сообщавшего, что Дом должен явиться в Вади-Натрун. На следующей неделе они возобновят полеты.

В их предпоследний день в клубе неожиданно появилась бледная и взъерошенная Элли. Без всяких украшений, а на ногах туфли на плоской подошве.

– Дорогая, слушай, – сказала она. – Срочное дело. Только что позвонил из ЭНСА какой-то Уильям Мак-Фарлейн и оставил для тебя сообщение. Он живет в отеле «Сесил». Ты ведь не скажешь ему про наш уговор, правда? – Она ужасно нервничала, у нее даже дрожали губы. – Они хотят, чтобы ты вернулась в Каир поездом. Прислали для тебя билет. Кажется, там реформируют компанию.

У Сабы упало сердце.

– Когда?

– Пока не знаю. Не исключено, что мне придется ехать с тобой, – мрачно добавила она. – Обещаешь, что ни словечком не обмолвишься про Тарика?

Саба кивнула.

– Как же с Озаном? С его вечеринкой?

– Он просил дать тебе пару вечерних платьев, так что, вероятно, тут ничего не изменилось. Я решила дать тебе голубое и то зеленое платье, расшитое золотом, в котором ты была в «Мена-Хаусе». Ты согласна?

– Да… но… они ведь твои… Я не могу просто так взять их. – Она лихорадочно обдумывала ситуацию. Как быть с Домиником? Как объяснить это ему?

– Об этом не беспокойся, я не разорюсь, – уверенно заявила Элли. – Давай точно выполнять их приказы.

– Это все? – спросила Саба.

– Все, что мне известно. Не забывай, – почти рявкнула она, – что я всего лишь распоряжаюсь гардеробом.

Через полчаса она вернулась с новым сообщением. Сотрудник ЭНСА просил Сабу явиться в студию звукозаписи на улице Шария Махмуд завтра в семь часов вечера для участия в программе «Голос Александрии».

– Прекрасно! Ты очень популярная девушка, – обрадовалась Фаиза.

– Да, – уныло согласилась Саба. У нее от отчаяния сжималось сердце. Ситуация – хуже не бывает.

Сначала Доминик решил, что это шутка.

– Запись на радио? – переспросил он. – В наш последний вечер? Но ведь ты наверняка можешь что-то переменить?

Она помолчала, потом сказала, что не может.

Видя ее отчаяние, он поверил ей и подумал: это будет доводить тебя до бешенства; брось ее, пока еще можешь.

– Что ж, спасибо, что ты хотя бы ставишь меня в известность. – Он расслышал холодок в собственном голосе.

– Я сама услышала об этом несколько часов назад.

– Правда?

– Правда.

День клонился к вечеру. Они лежали, обнявшись, усталые и скользкие от пота. Ванна наполнялась водой. Они только что шутили по поводу его носков – она настояла на их стирке и повесила сушиться. Глядя, как неумело она их прополаскивала, он почувствовал, что погружается в темную воду печали – ведь они пытались уместить в несколько коротких дней их будущее, которому, может, и не суждено наступить. В этом-то и проблема – все кажется надрывным и болезненным.

Он высвободился из ее рук.

– Значит, ты не можешь ничего изменить? – А сам с негодованием думал: неужели это так трудно?

– Нет.

– Это смешно. – Он соскочил с кровати и закричал: – Это ведь радиопрограмма. Ты будешь петь песню . Это тебе не церемония открытия сезона в театре «Ла Скала».