Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

— А чего ты хотела? — Урсель понижает голос: — Говорят, у них кровь порченая. Судя по всему, мать была ему неподобающая жена, не говоря уж о том, какая родительница… целыми днями возилась с красками, а не за домом смотрела. Иностранка — что-то там от цыган или, может, чего еще вырожденнее. Вот что бывает, когда люди женятся на чужих.

— В этом у мужчин беда, — горестно произносит Эльке. — Они выбирают себе жен глазами, а не мозгами.

Ведьма бормочет что-то про штаны, и все хохочут. Ждать я больше не могу, на цыпочках пробираюсь позади Урсель и сую палец в сливовый сироп. Он прямо кипяток, липкий, как тянучка, не отцепляется. Я взвизгиваю и сую палец в рот, обжигаю язык. Эльке хватает меня за руку и сует ее в плошку с холодной водой.

— Тихо! — орет она, потому что я продолжаю вопить. — Перестань шуметь, а то еще не так у меня поплачешь. — Но палец дергает. Он прямо горит.

— И давно ль она тут стоит? — спрашивает Урсель.

— Довольно-таки, — говорит ведьма и квохчет так громко, что кот спрыгивает у нее с колен. Она склоняется и постукивает мне по ноге своей длинной волшебной палочкой: — Прекращай уже, Криста. — Боль тут же утихает, и я перестаю рыдать. Она смотрит прямо на меня. — Ты чего это тут прячешься?

— Хочу пирога.

Ведьма вскидывает брови — лохматые серые гусеницы.

— Правда? А еще что скажешь?

— Дайте мне пирога, а то я все расскажу папе.

Все смотрят на Эльке. Рот у нее превращается в тонкую прямую линию, и она вдруг делается выше.

— Нет, не будет тебе пирога — ни сегодня, ни завтра. Я сама поговорю с твоим отцом. Ты очень невоспитанная девочка. Учись манерам, иначе плохо кончишь. — Она показывает на дверь. — Ступай к себе и не выходи из своей комнаты, пока не спросишь разрешения.

Я пинаю стол и хлопаю дверью. Наверху я швыряю чашку и тарелку на пол, размазываю корки по коврику и вытаскиваю всю одежду из шкафа.

— Шарлотта плохая, — говорю я и ставлю ее в угол.

У мыла вкус скверный. Я рассказываю себе сказку про бедных Ханселя и Гретель, оставленных в темном лесу. У меня в пряничном домике большая-пребольшая духовка, я засовываю туда Эльке, Урсель и тощую старую ведьму и закрываю дверцу.

Папа наконец домыл руки, и мы спустились вместе. Йоханна пришла с нами посидеть. Лучше б она ушла, но она хочет поговорить с папой. Она слегка отдувалась, как Грет после погони за мной вверх по лестнице, чтобы надавать мне тумаков. Что-то ее рассердило. Папа слушал и кивал, кивал и слушал. Чуть погодя он извинился, сказав, что ему нужно взять что-то у нас в комнатах, хотя на самом деле пошел опять мыть руки.

— А теперь давай-ка мы с тобой потолкуем, — говорит Йоханна. Сгребает меня в охапку и сажает к себе на колени. — Поиграем в «Kinne Wippchen»? [39] Детская игра-потешка, в которой с ребенком поочередно перебирают черты его лица и части тела.

От нее пахнет фиалками, как от Грет, когда она брала себе вечером выходной, но под приятным у Йоханны чуется мерзкий запах. Ногти у нее выкрашены ярко-красным — в тон губам. С одного бока вся юбка в мелких бурых пятнах. Я не хочу играть, но папа ушел, и я боюсь отказываться.

— Бровки-гнушки, — говорит она, хлопая меня по лбу, — глазки-гляделки, носик-мокросик, ротик-жвотик, бородка-коротка… — Йоханна тыкает меня в глаза, тянет за нос, прикрывает мне рот, стукает под подбородок ребром ладони. Я вырываюсь, но она держит крепко, щекочет мне шею и жмет на нос. — Тук-тук в дверь, — говорит, — дзынь в колокольчик, подними-ка щеколду и заходи прямо… — С этими словами Йоханна запихивает мне палец в рот. На вкус он мрачный и соленый. Я не хочу больше играть, рвусь слезть с ее колен, размахиваю руками и зову папу. Но Йоханна держит меня насильно, а сама тем временем делает мне «Баба сеяла горох» и «Здрасьте-пожалте». А потом начинает подбрасывать меня, все выше, и чем выше, тем громче я визжу… пока папа не возвращается, и тут она обнимает меня и целует в щеку.

— Здорово было, правда? Ну беги, поиграй на улице. Я хочу поговорить с твоим папой.

Я пообещала, что буду хорошая, чтобы папа взял меня с собой поесть со взрослыми внутри зоопарка. Проходим в большие ворота, и я всюду высматриваю зверей, которые как люди, но вокруг только собаки. Я спрашиваю папу, где же клетки, но он говорит, чтобы я вела себя тихо и села у окна. Дают чечевичный суп с кусочками бекона и омлет. На вид мне все это не нравится, и есть я это не буду. Папа разговаривает с друзьями, а я делаю семейку черепах из хлебного мякиша… но тут замечаю снаружи непослушного мальчика — он ковыряется пальцами в грязи. Он на что-то набрасывается, и я прижимаюсь к стеклу — вдруг он клад нашел. Червяк… грязный червяк. И он его берет и ест.