Эли Фрей - Мой лучший враг

Меня било в лихорадке. Я кивнула на бутылку.

– Молодец. Правильный выбор. Нельзя лишать человека права выбора, не так ли? И помни: это сделала ты, а не я. Я предлагал тебе пойти другим путем.

Он протянул мне бутылку, я взяла ее трясущимися руками.

– Ты должна выпить все.

Я выпила всю воду. Она была безвкусной, как обычная вода. Почувствовала, что внутри у меня стало что-то происходить. Я перестала слышать звуки – в ушах нарастал гул. Все вокруг было слишком ярким, хотелось закрыть глаза и уйти в забытье.

Стас отошел от меня и сел у костра спиной ко мне. Он стал вытаскивать из-под костра железный лист.

Листы железа сюда специально притащили Серега с Антоном, чтобы развести на них костер и случайно не поджечь деревянные шпалы.

– Что ты сделаешь со мной? – едва шевеля губами, спросила я.

– Уничтожу тебя, – тихо сказал он и выбросил вперед железный лист с горящими углями.

Я видела, как в лицо мне летят тысячи сияющих огоньков. Я не чувствовала боли. И вообще ничего не чувствовала. Я была уничтожена.

«Гореть тебе в аду, Стас Шутов», – пронеслось в моей голове, прежде чем я провалилась в пустоту.

Он сидел на мосту и задумчиво смотрел на нее. Ее волосы спутаны, лицо в черных разводах и царапинах. По всему телу – синяки. Красивое платье все грязное и рваное.

Ее глаза закрыты. Она была без сознания.

«Ну? И чего теперь, Шутов? Ты этого добивался? И чего теперь ты будешь с ней делать? – спросил он сам себя. – Она лежит перед тобой. Такая жалкая, такая маленькая. Вокруг – ни души. Идеальные условия для преступления, не так ли? Но что же ты собрался с ней делать?»

Он не знал. У него не было четкого плана, он просто продолжал сидеть и смотреть на нее. Почему-то он вспомнил об отце. Хмыкнул.

«Мужчина, который поднял руку на женщину, больше не мужчина. Он в первую очередь унижает сам себя. Это позор, вечный позор, который ничем не смыть».

Этот разговор состоялся, когда Стасу было тринадцать. Он тогда в школе оттаскал свою одноклассницу за волосы по всему кабинету. За что? Он уже не помнил. Может, она посмеялась над его уродливым шрамом. Или над тем, что он стал плохо слышать. И то и другое было веской причиной для того, чтобы вывести его из себя. Так что она сама виновата, и он ни о чем не жалел. Слова отца не сильно его впечатлили.

«То есть мальчиков бить можно, а девочек нет?» – спросил он тогда.

Дальше отец углубился в длинные нудные размышления о том, что мальчиков тоже бить нехорошо, но в жизни бывают разные ситуации…

«А если меня одинаково бесят и те и другие? Почему я не могу одинаково бить обоих?»

Бессмысленный спор мог продолжаться долго, но тут вошла мама и позвала их обедать.

Этот разговор случился уже после того дня. «Тот день», «тот день, когда это произошло», – так стали называть родители и врачи день, после которого все его время поделилось на две части. Время «до» и время «после». Не только время, но и целый мир раскололся. Раскололось его сознание, вся его сущность. Раскололась даже его семья. И его дружба.

Он посмотрел вдаль, на водную гладь. Река причудливыми изгибами тянулась к горизонту. Солнце подсвечивало воду, окрашивая ее в золотистый цвет. Ветер медленно раскачивал верхушки деревьев.

Стас хмыкнул.

«Прямо находка для какого-нибудь гребаного художника».

Красота природы не впечатляла его. Он равнодушно отвернулся, стал осматривать ржавые конструкции моста, возвращаясь к своим мыслям.

Тот день показал ему, насколько несправедлив мир и насколько жестоки бывают люди. Но вместо того чтобы что-то извлечь для себя из этого, сделать какие-то выводы, вести себя осторожнее в будущем, он не заметил, как и сам заключил себя в такую же оболочку жестокости и злобы. Когда это произошло? Когда он изменился? Он не помнил.

До того дня он был абсолютно счастливым человеком. Он рос в полной крепкой семье. До того дня у него и в мыслях не возникало обидеть девочку. Глядя на образцовые отношения отца и матери, он делал для себя какие-то выводы. Отец всегда относился к маме как к королеве и приучал Стаса уважать и боготворить женщин.

После… для него уже не было особой разницы. Он бил тех, кто его бесил. Мальчики, девочки – без разницы. Только лет в пятнадцать, видя свое отражение в зеркале, он стал понимать, что, в принципе, ему с такой внешностью от девочек можно получать куда большую пользу для себя, если обходиться с ними по-человечески.

Он снова посмотрел на нее.