Эли Фрей - Мой лучший враг

– Кто рискнет поставить на крадущегося тяжеловеса? – весело кричал Стас. – А? Ставки высокие, если шляпа выиграет, победитель получит кучу бабок. Ну же? Никто не хочет? Ну, тогда я поставлю, – Стас достал из кармана мятые деньги.

Кто-то хмыкнул.

– Ты нам и так до сих пор не отдал за нее, – один из его друзей кивнул на меня. – Спорил, что протянешь ее, а сам дал заднюю. Она небось еще целка, а? Вот пока мы тут бои смотрим, пошел бы с ней за гараж да дернул. Время только теряем.

Я задрожала. Они говорили обо мне так, как будто я была неодушевленным предметом.

Стас опустил мне руки на плечи.

– У меня еще есть время, – холодно ответил он.

– Так не годится, Стас! Это не по-пацански! Сказал – значит делай.

Сердце забилось сильнее. Я молила о том, чтобы все забыли обо мне и вспомнили о боях. И пускай от этого будет хуже Роме. Мне все равно. Пускай. Только чтобы они забыли про меня.

– Я сам решу, когда и что мне делать, – огрызнулся Стас. – Разговор окончен.

Полагая, что разногласия решены, все снова уставились в центр круга, где должно было начаться интересное кино. Но друг Стаса не унимался.

– Но это не по-пацански, Стас! Либо дело делай, либо деньги отдавай и признай, что ты проиграл.

И снова внимание вернулось к спору. Мало кто рискует возразить Стасу, и развернувшаяся картина пробудила у всех любопытство. Они начисто забыли о Ромке, и кольцо стало сжиматься вокруг Стаса и тем смельчаком, который рискнул с ним спорить.

Я умирала от страха, потому что в эту минуту решалась моя судьба. Признать поражение в споре означало понизить свою репутацию. Девяносто девять процентов, что Стас не пойдет на это. Но выиграть спор означало, что… лучше об этом не думать.

Стас мягко отстранил меня в сторону. Подошел к своему сопернику, вытащил из кармана мятые деньги и бросил ему в лицо.

– Подавись.

Стас развернулся и просто ушел, оставив нас и свою стаю. Все смотрели ему вслед, пребывая в шоке и не зная, что сказать. Без Стаса запланированная забава уже никому не была интересна, поэтому нас просто отпустили.

Я не думала о его поступке. Я просто устала думать о нем, искать во всех его действиях логику и какие-то причины. Как же я хотела больше никогда не думать об этом человеке, просто стереть его из памяти…

После каждого кошмарного дня мы уходили к своему мосту. Здесь было наше убежище. Мы садились на самый край, свешивали ноги, смотрели на бурные потоки реки. Болтали о девчонках, ракетах, космических кораблях, книгах и фильмах.

В этом месте действовало негласное правило: никогда не упоминать имя Стаса Шутова. Это место – одно из немногих, где он не мог нас достать. Оно принадлежало только нам. Здесь мы были свободными.

В один из майских выходных вдруг приехали мама с дядей Костей. Они не приезжали очень долго, и мне как никогда захотелось провести вечер с мамой, чтобы она сидела рядом, улыбалась и весело рассказывала всякие глупости.

– Ой, Томусик, ты что-то плохо выглядишь, – озабоченно сказала мама, войдя в дом. – Не высыпаешься?

– Да, – кивнула я. – Учеба, скоро экзамены…

Мама обхватила мое лицо руками и стала пристально разглядывать его.

– Кожа плохая и волосы… А с губами просто ужас… У меня с собой все есть, мы приведем тебя в порядок.

Мы прошли в гостиную, мама стала рыться в своих многочисленных косметичках.

– Вот этот крем тебе подойдет… А вот это – маскирующий карандаш, он скроет недостатки… Вот эта помада лечебная, а еще сверху вот этой намажешь, она хоть цвет губам придаст, а то они у тебя какие-то бесцветные. Может, тебе еще румяна?

Я молча кивала. А мама все говорила и говорила.

На некоторое время я ушла к себе в комнату, заперла дверь и подошла к зеркалу. Сняла одежду. На руках – по нескольку мелких синяков. Два покрупнее – на животе и один самый большой – на бедре. Последний я получила, когда Стас загнал меня в пустой кабинет и, бросив, ударил о парту.

Я посмотрела на свое лицо. Бледная кожа, под глазами синяки. Глаза потухшие, пустые. Попыталась улыбнуться, чтобы хоть как-то скрасить свое отражение. Улыбка вышла жалкой и вымученной. Губы все в ранках – я часто кусала их до крови. Волосы стали совсем плохими – когда я нервничала, то запутывала концы в узлы и рвала их.

Вечером мы с мамой наконец-то остались одни. Мама колдовала над моей кожей и волосами – мазала меня какими-то кремами и маслами.

У меня вдруг возникло желание рассказать ей все, поделиться с ней всей болью, которую я испытала за этот год. Невозможно нести все в себе.